Во, не видал такого фото Шостаковича, здорово!

Наш царь – Мукден, наш царь – Цусима,
Наш царь – кровавое пятно
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно.

Наш царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь — висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.

Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждет.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот.
-------
вспомнилось после прослушивания..
между прочим, написано в 1906 году..

... О, эти толки роковые,
Преступный лепет и шальной
Всех выродков земли родной,
Да не услышит их Россия,—

И отповедью — да не грянет
Тот страшный клич, что в старину:
«Везде измена — царь в плену!» —
И Русь спасать его не встанет.
Ф. Тютчев

"Судьба Царя — судьба России. Радоваться будет Царь, радоваться будет и Россия. Заплачет Царь, заплачет и Россия... Как человек с отрезанною головою уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без Царя будет трупом смердящим."

Оптинский старец иеросхимонах Анатолий

ВИДЕНИЕ ДИВЕЕВСКОЙ СТАРИЦЫ
Зима лихолетия 1917 года

Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном.
В сизом тумане, над белой поляной, одна,
Робко, как призрак, скользит золотая луна;
Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах,
Ярко играя на скитских червоных крестах.
Мирно обитель в сугробах навеянных спит;
Только вдали огонек одинокий блестит.
В келье сосновой, окутанной трепетной мглой,
Жарко лампадка горит пред Иконой Святой.
Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит;
Старица Ксенья на образ с любовью глядит.
Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз;
Шепчут уста: “О, Господь, заступись Ты за нас!
Гибнет Россия; крамола по царству растет;
Мутит нечистый простой, православный народ.
Кровь обагрила родные поля и леса;
Плачет и стонет кормилица наша земля!
Сжалься, Спаситель, над темной, безумной страной;
Души смири, распаленные долгой войной.
Русь православная гибнет на радость врагам;
Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам!
Боже Великий, создавший и твердь и моря,
К нам снизойди и верни нам родного Царя!”
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада горит пред Иконой Святой;
Старица смотрит — и видит Христа пред собой:
Скорбные очи с любовью глядят на нее,
Словно хотят успокоить, утешить ее,
Нежно сказав: “Не печалься, убогая дщерь,
Духом не падай, надейся, молися и верь”.
Робко лампада, мерцая во мраке, горит;
Старица скорбно во мглу, в безпредельность глядит.
Смотрит и видит — молитву честную творя,
Рядом с Христом Самого Страстотерпца Царя!
Лик Его скорбен; печаль на державном лице;
Вместо короны стоит Он в терновом венце;
Капли кровавые тихо спадают с чела;
Дума глубокая в складках бровей залегла!
Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей —
В облик единый сливаются в бездне теней —
Образ Господень и Образ Страдальца-Царя...
Молится Ксенья, смиренною верой горя:
“Боже Великий, единый, безгрешный, святой,
Сущность виденья рабе безталанной открой;
Ум просвети, чтоб могла я душою понять
Воли Твоей недоступную мне благодать!”
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада пред Образом Спаса горит,
Старица Ксенья во мглу, в безпредельность глядит.
Видит она — лучезарный нездешний чертог;
В храмине стол установлен, стоит поперек:
Яства и чаши для званых стоят;
И со Иисусом Двенадцать за брашном сидят,
И за столом, ближе всех, одесную Его,
Видит она Николая, Царя своего!
Кроток и светел Его торжествующий Лик,
Будто Он счастье желанное сердцем постиг,
Будто открылись Его светозарным очам
Тайны, незримые нашим греховным глазам,
Блещет в алмазах Его драгоценный венец;
С плеч ниспадает порфиры червленный багрец;
Светел, как солнце, державный, ликующий взор;
Ясен, как неба лазурный простор.
Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз:
“Батюшка Царь, помолись Ты, кормилец, за нас!”
Шепчет старушка, и тихо разверзлись уста;
Слышится слово, заветное слово Христа:
“Дщерь, не печалься; Царя твоего возлюбя,
Первым поставлю Я в Царстве Святых у Себя!”
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
С. Бахтеев

Пока мы лебедь, рак и щука
Не будет наша жизнь беспечна!
Не сдвинем воз противоречий.
Боюсь что это будет вечно!

СПАСИБО! Битрейт бы повыше...

http://intoclassics.net/news/2008-11-10-1948
Берите здесь лослесс этой записи.И другого тоже.
Да неужели,Алекс,вы не знаете эту выкладку?удивили аж...)))

Знаю, конечно! Это я добавил, чтобы мой стишок не выглядел куцо. В любом случае Шостакович достоин битрейта повыше.