Симфония No.0

Нагасаки. Оратория для меццо-сопрано, смешанного хора и симфонического оркестра. Тексты А. Софронова, Г. Фере, Е. Эйсаку, С. Тосон.
 I. Нагасаки – город скорби. Andante sostenuto. Poco pesante
II. Утро. Altgretto (attacca)
III. В этот тягостный день… (attacca)
IV. На пепелище. Andante
V. Солнце мира. Andante sostenuto
 

Состав оркестра: 4 (включая 2 piccolo), 4 (включая 1 англ. рожок), 4 (включая 1 малый и 1 басовый кларнеты), 4 (включая контрафагот) – 8, 4, 4, 2 – ударные (5-6 литавр, треугольник, леньо, малый барабан, тарелки, большой барабан, тамтам, вибрафон, терменвокс, колокольчики, клавишные, колокола) – челеста, фортепиано – 2 арфы – струнные.
Первое исполнение – 1959, Москва, Государственный Дом радиовещания и звукозаписи, Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио Центрального телевидения, дирижер А. Жюрайтис, солистка Н. Поставничева.
Длительность звучания 40 мин.
 

              Привожу небольшой отрывок из книги Александра Ивашкина «Беседы с Альфредом Шнитке», в котором сам композитор рассказывает о том какая непростая судьба была у «Нагасаки».
«…Когда в Союзе композиторов, году в 1958 – 59 обсуждалась оратория «Нагасаки», были различные мнения. Свиридов выступал в «Советской музыке», ему вроде бы понравилось. Разнос же был опубликован как материалы пленума Союза композиторов.
 - А что собственно вменялось тебе в этом разносе? 
А.Ш. Экспрессионизм, подражание, забвение реализма и так далее. Ну, такие демагогические были доводы. Потому что ругать это, конечно, можно было и всерьез, но совершенно с других позиций. Это было типично незрелое сочинение. Но вместе с тем оно было абсолютно честным, и поэтому я все равно отношусь к нему как к важному.
Я показывал «Нагасаки» Шостаковичу. Это была одна из немногих наших встреч с ним. Дело в том, что радио (музыкальная редакция вещания на зарубежные страны, которой долгие годы руководила Екатерина Андреева) хотело записать это как материал для своей японской редакции. Было решено, что нужен отзыв Шостаковича. Было это после того, как «Нагасаки» разнесли на пленуме Союза композиторов, и при моем поступлении в аспирантуру. Поэтому, чтобы перестраховаться, иновещание послало партитуру на отзыв Шостаковичу.
Я передал финал «Нагасаки» по совету, который был мне дан Евгением Кирилловичем Голубевым. У меня все заканчивалось возвращением к теме начала. А по совету Голубева я сделал другое, более «оптимистическое» окончание, другую коду, на новой, специально сочиненной теме. И явился для показа Шостаковичу в кабинет Хренникова, где играл, по-моему, вдвоем с Алемдаром Карамановым. Реакция Шостаковича была краткой и точной – как все, что он делал. Само сочинение ему понравилось. Но он понял, что первоначальный вариант был с другим окончанием, и это окончание его заинтересовало. Он сказал, что надо было оставить так, как раньше. И добавил, что завтра будет в консерватории на экзамене (он был в тот год председателем комиссии) и принесет письмо отзыв. Просил меня зайти.
…..
После его письменного отзыва была сделана запись «Нагасаки» с участием хора Клавдия Птицы. Дирижировал Альгис Жюрайтис. Запись по тем временам неплохая. Один раз сочинение было дано по вещанию на Японию, и все.
Союз композиторов включил «Нагасаки» в программу своего очередного пленума. И устроили новый разнос, но уже разнос, частично попавший в печать. Специальной, персональной, дубины, правда, не удостоили. В компании тех, кого ругали, были Ян Ряэтс, Арво Пярт Джон Тер-Татевосян, у того был тогда краткосрочный роман с Союзом. Его Первую симфонию очень похвалили, и он возник со Второй. Вторую сыграли и дико разнесли.
Так что в эту компанию я попал не первой фигурой, а уж совсем какой-то жалкой. У Пярта обошлось более благополучно – его похвалили за ораторию «Поступь мира». Там есть часть «Нагасаки». Тоже Нагасаки (а не Хиросима), где хор произносит: «Нагасаки, Нагасаки». И это в принципе выполняло ту же задачу, что и добросовестно расписанная мной партитура, - результат был тот же. На эти прослушивания ходил Д.Д. И я помню, что, когда «разнос» закончился, Д.Д. подсел к кому-то за мной, и при мне произошел - якобы между нами – разговор. Д.Д. быстро проговорил: «Вот еще очень хорошее сочинение Шнитке, очень хорошее сочинение». Это все, что он сказал, но это была его демонстративная реакция».