Теги: луганский, фортепиано, Рахманинов

Этюды-картины Рахманинова, во многом - последние великие этюды романтической музыки. Эти сочинения - уникальный перекресток традиций XIX и XX веков. Они открывают новое качество тематизма Рахманинова, уникальный синтез мелодии, гармонии и фактуры. Музыкальная ткань плотна; сложно и взаимодействие ее пластов; тематические и регистровые взаимодействия привносят в этюды оркестровый подчерк.  Свободные, порой несимметричные ритмические построения мотивов и фраз, отсылают нас к "колокольности" и практике церковного русского пения. Интонации знаменного распева вообще пронизывают всю ткань Этюдов. Колоссальная сила звука, требуемая в некоторых "картинах", кажется превосходит сами возможности инструмента. И вместе с тем не последнюю роль играет отстраненная, "ретроспективная" лирика. Часто поступающий в скрытом голосе мотив "Dies Irae" (средневековой католической секвенции - традиционного символа смерти), который встречается во всех поздних сочинениях Рахманинова, зачастую придаёт ей траурный подтекст. Особая хрупкость и затуманенность светлого начала в окружении мрачно мятущихся сил, контрасты прозрачного, тихо отрешенного и перегруженного, возбужденного звучания, неустойчивое двойственное освещение, выразившимся в игре светотенями, оставляют ощущение некоторой смутности и даже призрачности образов. Но в рахманиновской "утонченности" всегда чувствуются "плоть и кровь", необыкновенная полнота и объемность.

Название выбрано не случайно: композитор сам дал такое определение двум своим циклам. Он всегда замечал, что получал сильные музыкальные импульсы от зрительных впечатлений. А впечатления эти,  как правило касались непосредственно его любимой Родины. "Я русский композитор, и моя Родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды. Моя музыка это плод моего воображения, потому - это русская музыка. И единственное, что я стараюсь, когда я сочиняю, это заставить её прямо и просто выражать то, что у меня на сердце.", писал Рахманинов.  Все семнадцать пьес наполнены ярчайшей по своей силе образностью.  Монументальные по своему характеру, они ни в коем разе не теряют тонкого, так присущего Рахманинову, лирико-психологического начала. Все сочинения "переживаются" и "проживаются" слушателем непосредственно, проникая глубоко, и преображая его внутренний мир. Рахманинов достигает здесь, как мне кажется, прямого контакта с тонкой, порой едва уловимой связью частного и целого. Индивидуального начала художника, и его, я бы сказал - "Гением". В конце концов человека - с Богом...  В этом, как мне кажется и заложена вся удивительная красота и непостижимая сила этих "картин".

Окончательное распределение этюдов по тетрадям не в полной мере отражает замысел композитора. Первая тетрадь (соч. 33) закончена в 1911; вторая (соч. 39) - в 1917 году. В первой тетради предполагалось 9 этюдов, но в первом издании вышло всего лишь 6: автографы этюдов до минор и ре минор (соч.33, №№ 3 и 5) были найдены лишь после смерти Рахманинова. Автограф первой редакции этюда ля минор (соч. 39 № 6) до сих пор не найден: этюд предназначался для первой тетради, однако не был издан, а затем, в переработанном виде, вошел во вторую тетрадь. В настоящее время этюды издаются в следующем виде: 8 - в первой, 9 - во второй тетрадях.

"Этюды-картины", соч.33 (1911)

Этюд-картина № 1 фа минор - своего рода массовая народная сцена для фортепиано. Пьеса вызывает ассоциации с суровым решительным шествием, напутствуемым строгим медлительным напевом и сопровождаемым то женскими плачами-причитаниями, то мрачным трезвоном колоколов (вспоминаются оперные сцены композиторов Могучей кучки). Вместе с тем насыщенность музыкальной ткани заострёнными ритмическими импульсами придаёт эпическим образам внутреннюю напряжённость. Чувствуется, что музыка проникнута помыслами не столько о давно прошедших, сколько о неясных грядущих днях.

Этюд-картина № 2 до мажор — звуковой пейзаж, словно подернутый то темнеющей, то просветляющейся дождевой завесой, с неумолчной капелью и нераспевающимися песенными зачинами, переходящими в тихие вопросы.

Риторичен и неопубликованный композитором Этюд-картина до минор № 3, состоящий из двух резко контрастных разделов — пафосной траурной речи и внезапно возвышенного, мажорного серафического просветления. Позже Рахманинов использовал тему средней части в 4м фортепианном концерте.

Этюд-картина № 4 ля-минор, как было сказано вошел в переработанном виде в  ор, 39 под номером шестым.

Мечтательный этюд-картина № 5 ре минор, почему то не удовлетворивший автора и исключённый (может быть,  как несколько пассивный отзвук 3го концерта), основан на драматизации русского знаменного распева, перерастающего в аппассионатную, протяженную тему.

В виртуозном этюде-картине № 6 ми-бемоль  минор, получившем в пианистическом обиходе наименование "Метель", позванивания бубенцов, скорбные причитания и злорадный припляс мелькают сквозь недобрый, леденящий душу свист "вьюги легковейной" (А.Блок), подобный некоему наваждению, таинственно возникающему и рассыпающемуся прахом.

Этюд-картина № 7 ми-бемоль мажор связан с жанрово-эпическими образами опер Римского-Корсакова (торжищем из "Садко”, началом 2-го действия "Китежа"). Оправдывая данное ему композитором название, этюд рисует праздничную атмосферу русской ярмарки. Пьеса наполнена перезвоном-переплясом со множеством замысловатых коленцев. Ослепительно и ярко звучит в финале пьесы сочетание радостного перезвона, фанфар и и во всю ширь развернувшейся удалой песни, почти родственной шаляпинскому напеву "Вдоль по Питерской".

Скорбно-элегическая линия своеобразно выступает в Этюде-картине № 8 соль минор. Заключительный пассаж пьесы - почти точная цитата, взятая из трагического заключения Первой соль минорной баллaды Шопена. В целом у Рахманинова возникла как бы маленькая трагическая баллада, исполняемая под тихий перебор струн. Сдержанному повествованию певца отвечают два голоса - страстный глухо рокочущий басовый и грустно-покорный. Не отразилась ли здесь баллада Майкова "Менестрель", с рефреном "Молчите, проклятые струны" которую любил петь Шаляпин и о которой Рахманинов задумывался, как об оперном сюжете...

Финал ор. 33 - этюд-картина N 9 до-диез минор - далекий отзвук юношеской знаменитой Прелюдии в той же тональности. Ожесточенная схватка длится здесь непрерывно при особой агрессивности рокового начала (временами его представляют почти точные цитаты мотива стука судьбы из Пятой симфонии Бетховена), которому с трудом противостоят напряженные протестующие возгласы.

"Этюды-картины", соч.39 (1917)

Этюд-картина № 1 до минор, открывающий op.39,  воплощает образ свирепого морского шторма, сквозь который прорываются сигналы бедствия. Разъяренные волны начинают причудливую злобно-насмешливую игру, и затем кажется, будто в грозный тяжеловесный пляс пустились сами морские глубины. Из этого пляса вырастает агрессивный марш злых сил, стремительный напор которого, однако, пресекается волевым кадансом.

Название этюда-картины № 2 ля минор "Море и чайки”, подтверждает его тесную связь с "Островом мёртвых”. Это - некий мёртвый штиль над морем скорби. В этюде преобладает фигурационное изложение, пронизанное интонациями Dies irae, близкими скорбным причетам в русском мелосе. А по обе стороны медленно колышашегося фигурационного фона очерчивают широкое пустое пространство интонации птичьх вскриков - стонут чайки.

Яростное стихийное бушевание в этюде-картине № 3 фа диез минор, интонационно связанном с вагнеровским "Заклинанием огня" из "Валькирии" и "Шехерезадой", напоминает ночной ураган с тревожным полыханием частых зарниц, зловещим танцем огненных искр и затухающим под конец призрачным мерцанием. Сквозь романтическую красоту стихийного бушевания проступают образы злых сил, то маскирующихся в недоброй скерцозной игре, то дерзко устремляющихся на приступ.

Этюд-картина № 4 си минор - оригинальнейшее русское песенно-лирическое скерцо, посвящённое теме русской дороги, проникнутое помыслами о судьбах Родины. Зачин пьесы - энергичный размах-разбег (родственный началу Проводов масленицы из "Снегурочки" Римского-Корсакова), превращающийся в призывный, настораживающий звон колокольчика. Удалой бег завершается грозным лихим приплясом, а мотивы устремления вдаль исчезают где-то в сумрачной мгле.

При звучании следущего этюда-картины № 5 ми бемоль минор, который можно смело назвать русской Аппасионатой, возникает впечатление, будто всё вокруг затопила бушующая стихия, всё небо заволокли грозовые тучи. Возникает вздыбленный океан звуков, кажущийся скорее оркестровым, чем фортепианным. Но и самым мощным раскатам не сломить мужественную волю, не заглушить страстного призыва. В коде предстаёт трогательно-хрупкий образ светлой печали, теплящийся искорками надежды.

Этюд-картина № 6 ля минор (тот самый, когда-то изъятый из 33-го опуса) вдохновлён сказкой о Красной шапочке и Сером волке. Конечно, Рахманинов лишь мастерски воспользовался внешним типажом детской сказки, чтоб воплотить многозначительное содержание - напряжённую коллизию, рождённую мрачным дыханием современности. Волк пугает беззащитную жертву, она в страхе убегает, а тот преследует её, убыстряя и расширяя страшные прыжки (аккордовые скачки басов с эпизодическими короткими рыканиями). Скорбная песенно-русская попевка словно трепещет, попав в тиски стремительного темпа и общего нагнетания динамики.

Этюд-картина № 7 до минор - похоронный марш. Начальная тема изображает, по словам композитора, "пение хора, чуть далее подразумевается мелкий дождь, непрестанный и безнадёжный. Движение развёртывается, достигая кульминации в до миноре, означающей перезвон колоколов. В заключение возвращается первая тема - марш". Судорожные обрывки музыкальных фраз этюда насыщены стонами и рыданиями, которые оттеняет отрешённое заупокойное пение хора. И всё же, тягучая скорбная мелодия одинокого голоса, долго слышащаяся под унылый стук дождевых капель, после мощного хорового подхвата сменяется нарастающей волной энергии, приводящей к эпически величавой колокольной кульминации.

После этой трагической, ночной по колориту пьесы следует этюд-картина № 8 ре минор - утренняя баркаролла. Представляется пасмурное, хмурое утро на озере, по глади которого время от времени пробегает тревожная мелкая зыбь. Основная мелодия, затушёванная мягкими аккордовыми созвучиями, распевается из характерно-русской раскачивающейся запевки - "всплеска". Беспокойной зыби помогает смелее расплескаться свежий озорной ветерок.

Финальный этюд-картина № 9 ре мажор - самое многокрасочное полотно цикла. О нём автор говорил, что это, как и № 7 ор.33го - "сцена на ярмарке и, кроме того здесь есть черты восточного марша". Стихия колокольного звона пронизывает  всю звуковую атмосферу, обрушиваясь громогласными набатами в начале, середине и конце пьесы. Мелькают здесь и фрагменты ярмарочного балаганного представления - выкидываются какие-то головоломные антраша, затем выступает не то диковинный силач, не то "косолапый артист”. Восточный колорит выявлен в виде нескольких красочных мазков. В центральном эпизоде он проникает в таинственно зазвучавший хоровой напев, сложенный из интонаций близких былинному речитативу и знаменному распеву. Но истинного благочиния у поющих здесь не больше, чем было в смутные времена на Руси у иноков честных Варлаама и Мисаила. А когда опять врывается шумная ярморочная многоголосица, в ней ещё более мощно выделяется радостный перезвон и утверждается напористая маршееобразная фанфара, проникнутая смелой уверенностью.

Сергей Васильевич Рахманинов (1873-1943)

Этюды-картины op. 33 и op. 39 (1:03:50)

"Этюды-картины", соч.33 (1911)

№ 1 фа минор: Allegro non troppo
№ 2 до мажор: Allegro
№ 5 ре минор: Moderato (post.)
№ 7 ми-бемоль мажор: Allegro Con Fuoco
№ 3 до минор: Grave (post.)
№ 6 ми-бемоль минор: Allegro Non
№ 8 соль минор: Moderato
№ 9 до-диез минор: Grave

"Этюды-картины", соч.39 (1917)

№ 1 до минор Allegro agitato
№ 2 ля минор Lento assai
№ 3 фа диез минор Allegro motto
№ 4 си минор Allegro assai
№ 5 ми бемоль минорAppassionato
№ 6 ля минор Allegro
№ 7 до минор Lento iugubre
№ 8 ре минор Allegro moderate
№ 9 ре мажор, Allegro moderate. Tempo di Marcia

Николай Луганский, фортепиано
июнь 1992 года, Москва