Это нужно было уже давно выложить - да всё забывал...

...
За четыре года, в течение которых Лядов вел группу Сергея Прокофьева, у академически настроенного профессора сложилось устойчивое предубеждение против складывающегося композиторского облика Прокофьева. Лядов признавал его огромное композиторское дарование и понимал, что именно Прокофьев должен учиться в классе свободного сочинения. Но он не мог принять диссонантного звучания сочинений Прокофьева и не мог представить его своим учеником. Из более позднего разговора Лядова с Николаем Мясковским известно, что до экзамена по классу форм Лядов планировал взять Прокофьева в свой класс. Класс форм Прокофьев проходил у И. И. Витоля в 1908/1909 учебном году, и этот год был перерывом в общении Прокофьева с Лядовым. Анатолий Константинович пришел только на выпускной экзамен по классу форм, где Сергей Прокофьев демонстрировал свои сочинения. Среди сочинений, представленных на экзамене, была и оперная сцена, которая особенно нравилась Прокофьеву за ее современный музыкальный язык. То, что нравилось Прокофьеву, больше всего не понравилось экзаменаторам.
Обсуждение ученических работ проходило при закрытых дверях, но Лядов кипел от возмущения. Его реплики, видимо, хорошо слышные в коридоре, попали в Дневник Сергея Прокофьева:

******
"...
Лядов орал больше всех.
— Ну, а ваше мнение? — спрашивают у него.
— Я ничего не скажу! — кричит Лядов. — Ничего не скажу и никого в класс к себе не возьму. Ни гармонии, ни формы, ни музыки — ничего нет! Драконы какие-то!
Затем все говорят сразу. Потом опять Лядов:
— Они все хотят быть Скрябиными. Скрябин дошел до этого через двадцать лет, а Прокофьев чуть не с пеленок хочет так писать!
Затем все стихает.
Слышно опять Лядова.
— Это какое-то шествие слонов!
— Прокофьев — это несомненный талант, а пишет... черт его знает что!
..."
******

Сейчас кажется очень странным тот факт, что из курса, в котором учились такие талантливые ученики, как Сергей Прокофьев и Николай Мясковский, по результатам экзамена в класс свободного сочинения были приняты ученики Ф. Акименко и С. Розовский. Они были успешны в теоретических предметах, но их таланты были гораздо скромнее. Возможно, именно благодаря этому их сочинения были наиболее академичными и приемлемыми для Лядова.
Сергей Прокофьев не был принят в класс свободного сочинения Лядова, но в силу характера он не мог отступить, не добившись своего. Первым делом он обратился за помощью к А. К. Глазунову. Глазунов направил его в класс Н. А. Соколова, что Прокофьевым не рассматривалось даже как возможность в крайнем случае. Тогда Прокофьев решился на разговор с самим Лядовым. Он вел разговор так, что Лядову нечем было аргументировать свой отказ, и в результате Лядов согласился принять Прокофьева. Разговор Прокофьева с Лядовым записан в Дневнике:

******
"...
— Анатолий Константинович, правда, что вы меня не берете?
— Да помилуйте, куда уж тут...
— Как же это, был я у вас четыре года, попал случайно на год к Витолю, почти выучился у вас всему, и вдруг для окончания вы меня не хотите взять!
— Да где же мне уж вас учить: не вам у меня теперь надо учиться, а мне у вас!.. Вы таких драконов выводите, куда мне вас теперь учить!
Я отвечал:
— Именно теперь, когда я якобы на ложном пути, меня надо направить на путь истинный; а тут мне говорят, мол, ты законченный композитор, получай диплом и убирайся вон из консерватории! Да я, во-первых, и не все такую музыку пишу, если хотите, я могу показать вам мою симфонию, там ничего такого ужасного нет.
— А секунды?
— А что секунды?
— Да у «современников» ведь играли же вашу вещь секундами? Все секунды, секунды, секунды...
Лядов, шевеля двумя пальцами в воздухе, очень наглядно иллюстрировал эти секунды.
— Ну, что ж, ведь пишут же так — ну, и я попробовал, а им понравилось...
— Так вот летом напишите что-нибудь, а с осени мне покажите, я вас и приму тогда.
— Значит, надеяться можно?
— Да, вот напишите.
..."
*****
...

...
В мае 1914 года Сергей Прокофьев завершил обучение в Петербургской консерватории по трем отделениям — теории композиции, фортепиано и дирижирования, но жизнь его по-прежнему тесно связана с нею. Он часто посещает ученические вечера, репетиции дирижерского и оперного классов, концерты и спектакли. Более того, в 1915/1916 учебном году Прокофьев неожиданно вновь становится учеником консерватории: он поступает в класс игры на органе Якова Яковлевича Гандшина.
Факт обучения Сергея Прокофьева на органном отделении Петербургской консерватории очень мало освещен в литературе. Так, в монографии Израиля Владимировича Нестьева этому факту посвящен всего лишь один небольшой абзац. Ссылаясь на письма Сергея Прокофьева, Нестьев говорит о том, что целью поступления в класс игры на органе для Сергея Прокофьева было получение отсрочки от армии. В подтверждение своих слов он приводит фрагмент письма Сергея Прокофьева к Е. Звягинцевой от 11 сентября 1915 года: «Будучи учеником консерватории по классу органа, я имею трехлетнюю отсрочку и спокойно занимаюсь развитием ножной техники, изучением применения регистров и пр.».
В 1914 году, после вступления России в Первую мировую войну, началась срочная мобилизация армии. По городу распространяются вести о все новых и новых наборах призывников. Тревожные мысли о возможном призыве становятся лейтмотивом в Дневнике Сергея Прокофьева. С горькой шуткой он обсуждает их с бывшими соучениками по дирижерскому классу в консерватории. Прокофьев записывает об этих разговорах в Дневнике:

******
"...
Сведения о призыве ратников второго разряда совсем не радовали меня. Дранишников, Гаук и я порядочно рассуждали на эту тему. Говорили, что если возьмут, то только для охраны пленных и мостов, а на военный театр все равно не пошлют. Я шутил, что, наоборот, такую шваль, как второе ополчение, будут посылать при взятии крепостей вперед, чтобы мы засыпали рвы, а порядочные солдаты шли по нам на приступ.
..."
******

Сергей Прокофьев знает, что его призвание — искусство, и в нем он ищет спасения от армии. «Не могут ли меня освободить от ружья на том основании, что в мире искусств я гораздо больше наслужу Родине, чем в казарме?» — записано в Дневнике 5 ноября 1914 года. 27 ноября, обеспокоенный слухами о скором призыве, Прокофьев идет к Черепнину за советом, что тоже известно из Дневника:

******
"...
Пошел в консерваторию позондировать почву у Черепнина относительно того, какие мне могут быть предоставлены льготы за мои музыкальные заслуги на случай призыва. Черепнин очень встревожился, стал убеждать меня, чтобы я устраивался в Петрограде.
..."
******

29 ноября, два дня спустя после этого разговора с Черепниным, в Дневнике Сергея Прокофьева появляется новое лицо — преподаватель органа Я. Я. Гандшин. Сергей Прокофьев пишет о встрече с ним:

******
"...
Гандшин играл мне на органе и показывал его особенности. Ему очень хочется, чтобы я написал что-нибудь для органа с роялем (*). Этого вида музыки нет в литературе, а между тем может выйти интересно.
..."
******

В Дневнике не указано, была ли это случайная встреча или запланированная, но важно то, что речь шла об органе. Возможно, что именно после разговора с Черепниным у Сергея Прокофьева родилась мысль получить отсрочку за ученичество, и теперь он искал класс, в который ему возможно было бы по
ступить. Так как Прокофьев не обладал вокальными данными и вообще имел трудности с чистотой интонирования, он не мог рассчитывать на вокальное отделение. Для поступления в инструментальные классы требовалось хотя бы начальное владение каким-либо инструментом, поэтому они также были закрыты для Прокофьева. Остальные же классы консерватории он уже закончил. Таким образом, класс органа Я. Гандшина оставался последней возможностью Прокофьева.
<...>

(*) Я. Гандшин обращался с подобной просьбой ко многим русским композиторам. На его призыв откликнулись С. М. Ляпунов, И. И. Витоль и И. И. Крыжановский, В. Г. Каратыгин и Л. В. Николаев. Об этом см.: Гандшин Ж. Из истории органа в России // Органное искусство: Сб. ст. Вып. 3. М.; СПб., 1996. Прокофьев же, по сообщению самого Гандшина, позже сочинил «величественное Largo для органа» (но не для органа с роялем); об этом Гандшин упоминал в опубликованной в 1955 г. французской статье «Развитие русской органной музыки к 1914 г.». Сведения приводятся по: Ройзман Л. И. Орган в истории русской музыкальной культуры. М., 1979. С. 291-292. Подобное сочинение в наследии Прокофьева неизвестно. В балете «Ромео и Джульетта» есть фрагмент в Сцене у балкона (№ 19, Larghetto), исполняемый органом соло.

Из Википедии о Гандшине (Хандшине):

Родился 5 апреля 1886 г. в Москве. Учился в Петропавловском мужском училище при лютеранской церкви свв. Петра и Павла в Москве. После обучения органному исполнительству в Мюнхене у Макса Регера, в Лейпциге у Карла Штраубе и в Париже у Шарля Мари Видора вернулся в Россию, с 1907 г. выступал с органными концертами, с 1909 г. преподавал в Петербургской консерватории (с 1915 — профессор), был органистом лютеранской церкви Святого Петра. Среди учеников Хандшина, в частности, был Николай Ванадзиньш, в органном классе Гандшина занимался и Сергей Прокофьев.
По инициативе Гандшина к органной музыке обратились русские композиторы Александр Глазунов, Сергей Танеев, Сергей Ляпунов, Цезарь Кюи и др.; Гандшин включил их сочинения в издаваемую им в Париже антологию «Современные мастера органа» (фр. Les maitres contemporains de l'orgue; 1913—1914). Как утверждает В. Г. Карцовник, «ранние тексты Хандшина, в том числе его русская диссертация о музыкальной культуре XIV века, большей частью погибли, и на Западе ему пришлось начинать все с начала» (http://stmus.nm.ru/arc/104/214.htm).

Хандшин играет Танеева и Глазунова:
https://www.youtube.com/watch?v=YuPclBq7uwQ
https://www.youtube.com/watch?v=lvnZqXToySg

Пастораль для органа Язепа Витола, посвященная Хандшину:
https://www.youtube.com/watch?v=mN738o7LW1M

спасибо