Светланов Е. Ф. Музыка сегодня Часть 7 Карл Элиасберг
Карл Элиасберг (1907—1978)
В февральские дни 1978 года в моих руках оказалась книжка Эсфирь Цурюпы «Бессмертие Дон Кихота». Я очень хорошо помню, какое огромное потрясение испытал я, зачитываясь ею. Один из самых, а может быть, и самый любимый мой литературный герой представал по воле автора этой книги в совершенно разных и неожиданных образах наших современников, перевоплощаясь в людей, хорошо знакомых всем нам.
И вот в самый разгар чтения из Ленинграда пришла скорбная весть о кончине Карла Ильича Элиасберга. «Не стало еще одного Дон Кихота...» — писал я в телеграмме, адресованной верному другу и спутнику жизни выдающегося дирижера, Надежде Дмитриевне, ненадолго пережившей своего благоверного...
У меня были основания так писать. Хотя я и не очень близко знал Элиасберга, встречался с ним в основном во время летнего отдыха в горячо любимой нами обоими Сортавале, тем не менее эти встречи оставили неизгладимый след в моей жизни. А наши с ним «беседы при ясной луне» и теперь частенько приходят мне на память и будоражат и без того тревожную мою душу. Более принципиального человека, чем Элиасберг, я в своей жизни пока что не встречал. Его принципиальность сказывалась во всем, начиная с так называемых жизненных мелочей, кончая отношением к кардинальным вопросам нашего всеобщего бытия. Человек кристальной честности, он не мог терпеть ни малейшей фальши в других. А ведь что греха таить. Как часто мы бываем недостаточно правдивы из-за боязни кого-либо обидеть или внести нежелательный диссонанс в разговор друг с другом и так далее и тому подобное. И считаем это не таким уж большим проступком, а порой возводим и в достоинство, говоря о своеобразной гибкости, дипломатичности. Но ведь если вдуматься, то станет ясным, что всяческая беспринципность начинается именно отсюда, казалось бы, с самых безобидных недомолвок и покривлений души. Когда Карл Ильич сталкивался с подобными явлениями, глаза его моментально начинали поблескивать из-под очков холодными и недобрыми огоньками. И он мог вдруг и невзначай прервать собеседника, уличив его в неискренности, и тогда уж рассчитывать на мирное продолжение разговора вряд ли приходилось. Абсолютно не мог терпеть Карл Ильич любого проявления неточности и необязательности. Являясь человеком точным и обязательным в высшем смысле этих слов, он требовал того же и от других и не понимал, как может быть иначе! А иначе быть может. Ибо если говорить откровенно, то придется в порядке самокритики признать, как часто все мы бываем неточны и необязательны. Как часто слова у нас расходятся с делами. Искренний гнев вызывала у Элиасберга любая несправедливость, мимо которой он, как истинный Дон Кихот, никогда не мог пройти.
В своей долготрудной жизни ему пришлось сталкиваться с проявлением этой несправедливости и по отношению к нему самому. В таких случаях он замыкался в себе и внешне, во всяком случае, не проявлял никаких эмоций. А как знать: может, каждая такая несправедливость ложилась тяжелым рубцом ему на сердце?.. Но он мужественно переносил все невзгоды и продолжал оставаться на своих незыблемых жизненных позициях, ни на йоту не изменяя им. Да, тяжело на свете жить таким людям! Тяжело было всегда. Тяжело и в наше время. Ну как же не тяжело, если ты просишь пять репетиций, а тебе дают три, максимум четыре. Ты требуешь, чтобы эти репетиции проходили в первой половине дня, а тебе их предлагают провести во второй — непродуктивной. Ты выражаешь желание, чтобы репетиции эти состоялись в одном и том же зале, в одних и тех же акустических условиях, а тебе предлагают их проводить в разных помещениях, ибо залы заняты другими мероприятиями. Вот и приходится идти на компромиссы, на сделку с собственной музыкантской совестью, принимая все эти условия. Лишь бы концерт состоялся... Но не таков был Элиасберг. И если хотя бы одно из его непререкаемых условий не выполнялось, он сразу отказывался от проведения концерта и никакие доводы и уговоры подействовать на него не могли. А ведь он почти всю свою жизнь был весьма и весьма ограничен в смысле материальных средств, и, естественно, каждый концерт являлся для него большим подспорьем. Разве это не донкихотство? Но по самому большому счету — он ведь прав! О, если бы все были так чисты по отношению к музыке, как Элиасберг. Что бы тогда было... В последние годы он не мог переступить порог Ленинградской филармонии, которой отдал так много сил, души, таланта и которая в лице своего руководства так сильно его обидела. Но он, как и всегда, не мог пропустить интересный концерт и покупал себе билет в кассе, входил в зал вместе с публикой, которая привыкла видеть его в несколько другом амплуа — за пультом. Но туда ему дорога была закрыта... Впрочем, если бы он очень захотел «наладить отношения», наверное, она бы и открылась. Но для этого он должен был «перешагнуть» через свои принципы — а это было для него исключено. Вот он и остался без концертов в своем родном городе, с которым была связана вся его жизнь! Ведь если вдуматься, разве это не подлинная трагедия?! Но так было. Историю не подправишь. И в данном случае я лично всецело с ним, на его стороне. Не имели право руководители филармонии поступать по отношению к такому мастеру, каким был Элиасберг, по принципу: «если гора не идет к Магомету...» Ведь от случившегося страдал не только Карл Ильич Элиасберг, но и страдали любители музыки, поклонники искусства этого дирижера, лишенные возможности видеть его за пультом ленинградских оркестров. Кстати говоря, второй из этих оркестров — детище Элиасберга. Именно он его создал, организовал и воспитал, являясь художественным руководителем и главным дирижером долгие годы. И все, что умеет бывший Симфонический оркестр Ленинградского радио,— все это дело рук Элиасберга, заложившего прочный фундамент... А факт исполнения Седьмой симфонии в осажденном Ленинграде в дни блокады. Даже если бы ничего другого в жизни Элиасберг не сделал, то и тогда его имя было бы занесено навсегда в историю! К великому сожалению, ныне об этом часто забывают, а забывать не следует. Бывает даже так, что заслугу эту приписывают по незнанию другим...
Говоря о замечательном качестве Элиасберга как воспитателя-педагога, хочется подчеркнуть, что он как никто другой умел превосходно работать с оркестром. Он был «великий чистильщик». После него любой мог вставать за пульт, получая уже готовый, налаженный, «смазанный», безупречно вышколенный оркестровый механизм. Я много раз испытал это на себе, приходя в оркестр после Элиасберга. Тогда, как говорится, проблем не было. Все строилось, все было сбалансировано, все было zusammen. Поэтому у нас в Москве за Карла Ильича была постоянная тяжба между нашими оркестрами. Все хотели его заполучить. Все хотели с ним работать. Польза от его работы была огромная. Одно время он был штатным дирижером Госоркестра. И наш коллектив чрезвычайно благодарен Элиасбергу за его исключительно плодотворную деятельность в этом качестве, как и за те прекрасные концерты, которыми он дирижировал в последние свои годы. Карл Ильич любил работать с нотным материалом. Все партитуры и прилагаемые к ним оркестровые голоса, прошедшие горнило его скрупулезной и наитщательнейшей обработки, являют собой образец творческого подхода к материалу, образец удивительно верного постижения самой сущности процесса интерпретации самых разных произведений всех эпох и стилей. Фактически на этом материале можно и должно учиться молодым (да и не только молодым) дирижерам. Это, пожалуй, лучшая школа практического освоения нашей профессии. Карл Ильич был человеком чрезвычайно интересным, энциклопедически образованным, остроумным. Он являлся типичным и лучшим представителем той легендарной ленинградской интеллигенции, которая, увы, постепенно уходит в прошлое... Общение с ним было и дорого, и полезно, и поучительно. Нас многое объединяло, несмотря на разницу в возрасте. У него я многому научился. Благодаря ему утвердился в своих жизненных принципах, которым стараюсь с годами изменять все меньше и меньше. Объединяла нас и любовь к такому прекрасному виду спорта, каковым является футбол. Карл Ильич был страстный болельщик. Он, подобно Д. Д. Шостаковичу, отлично понимал футбол, знал все тонкости этого дела, знал игроков, их качества, историю той или иной команды. Одним словом, он знал о футболе все, что можно было о нем знать вообще. Это тоже было чрезвычайно характерно для него. Уж если он чем-либо интересовался (а интересовался он, по-моему, всем на свете), то этот интерес простирался до максимальных границ данного предмета, который изучался им до основания. Такова была сущность этого человека.
Вспоминаю одно из последних выступлений Карла Ильича с Госоркестром в Москве. В программе — Седьмая симфония Брукнера. Как и всегда, масса предварительных переговоров, звонков, телеграмм, условий, ультиматумов, просьб. Но все кончается благополучно, и Элиасберг выходит за пульт на первую репетицию. Это была замечательная, незабываемая работа. «Ну что, разбойнички! Поиграем для начала немного...» Так и слышу его терпкий и чеканный говор. И началось. Я глубоко убежден, что если и можно вообще научить дирижированию, то это возможно только лишь на таких репетициях, какие проводил Элиасберг. Это — самая лучшая школа для дирижера! Звучание оркестра под руками мастера приобретало сразу новый, не очень ему свойственный, но нужный Элиасбергу тембр. Я был поражен той мягкостью и певучестью, которые возникли и уже не исчезали в претворении брукнеровско-го шедевра. И вот звучит Adagio. Квартет «тубочек», предварительно проштудированный в дирижерской комнате, не оставляет желать ничего лучшего. Оказывается, все возможно, если к этому прикасается мастер. Струнные поют нескончаемую песню, которая проникает в самые затаенные тайники души, и сообщают о вечной и прекрасной жизни...
Концерт прошел превосходно, и москвичи долго вызывали дирижера, благодаря его за ни с чем не сравнимые мгновения великой радости.
Вот так, вместе с Седьмой симфонией Брукнера, с её гениальным Adagio остался навсегда в моей памяти Карл Ильич Элиасберг.
Конечно, передача получилась, можно сказать, неполная - в 1987 году, когда она делалась, ещё были живы те люди, которые перекрывали Элиасбергу кислород в Ленинграде... Но так или иначе, в ней есть некоторые свидетельства, которые проливают свет на личность самого дирижёра - например, мне очень понравилось воспоминание Родиона Щедрина. О манере работы Элиасберга ходят легенды - оркестровые старики рассказывали, что у него был набор лекал и трафаретов для простановки штрихов в партиях, которые он размечал лично. На репетициях ни с кого не "слезал", пока не добивался того, чего хотел. Если его в организации работы что-то не устраивало - не колеблясь, отменял концерт. К сожалению, после его смерти его имя было окутано неким полузабвением, но усилиями Юрия Темирканова прах Элиасберга был перенесён с Пискарёвского кладбища, где его могила, как я слышал, находилась в запустении, на "Литераторские мостки" Волкова кладбища в Санкт-Петербурге, где похоронены многие мастера искусств. Записи Элиасберга всё больше переиздаются на компакт-дисках. Интересно, осталось ли в Петербургском Радиокомитете хоть что-нибудь из звучащих здесь записей, помимо уже изданных? Ведь многое было безвозвратно затёрто в условиях идеологии или дефицита магнитной ленты... Мне было бы интересно "Садко" послушать, Генделя, "Эврианту".
Уважаемый Николай, спасибо за выкладку очередного сокровища из Ваших неисчерпаемых радийных фондов и напоминание о статье Светланова об Элиасберге - я её когда-то читал, но сейчас перечитал с удовольствием.
Большое СПАСИБО! Очень интересно! Имя Элиасберга покрыто полузабвением. В Питере его почти не знают, только в Москве его помнят и почитают. В этом году на Радио Орфей к дню рождения Элиасберга передавали его концерт, а на Радио Петербург - полное молчание. А если обратиться к фактам - 1950 году Элиасберга снимают с главного дирижера оркестра ленинградского радио (не знаю из-за "ленинградского" дела или дела космополитов); разгром ленинградского радио, уничтожается весь блокадный радиоархив, оркестр ленинградского радио - один из лучших оркестров в стране передается в филармонию уже как "второй" оркестр. В 70-х годах Темирканова снимают с главного второго оркестра, а Элиасберга вышвыривают из филармонии. Эврианту я выкладывал здесь, как бонус: http://intoclassics.net/news/2009-08-23-8285
Спасибо! Первая симфония Шумана с Элиасбергом на пластинке "Мелодия" - это было яркое событие в жизни, как и его репетиция, где он буквльно электризовал орекстр, исполняя увертюру к "Эврианте"...
Кстати, в этом году в издательстве "Композитор" (С-Петербург) вышел сборник воспоминаний, исследований и документов о К.И.Элиасберге. См. http://www.compozitor.spb.ru/catalogue_editions/the_regular/index.php?ELEMENT_ID=22170
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Аудио/видеозаписи и литература предоставляются исключительно для ознакомления. После ознакомления они должны быть удалены, иначе, вероятно, Вами будет нарушен закон "об авторском праве и смежных правах".
Меню сайта
Помощь тяжело больным детям. 
ПОГРУЖЕНИЕ В КЛАССИКУ. Здесь живет бесплатная классическая музыка в mp3 и других форматах.