A.Хëн. Брамс, 1-ый концерт для фортепьяно с оркестром, соч.15 - 9 Января 2010

У меня нет под рукой русского перевода мемуаров Арт. Рубинштейна (и откровенно сказать я не знаю существует ли таковой) поэтому осмелюсь предложить свой, сокращенный вариант перевода той главы его двухтомных воспоминаний, касающейся того самого конкурса.

”Хорошенько выспавшись и позавтракав я отправился в консерваторию чтобы оставить заявку и встретиться с Глазуновым. Все участники конкурса уже были там. Нас собралось не более двадцати человек. Некоторые из них, (из которых я лично знал четырех) были уже известны как концертирующие пианисты. Глазунов принял меня в в своем кабинете.
- Вам не следовало приезжать сюда - сказал он - я боюсь они не позволят Вам остаться.
(У Арт. Рубинштейна были проблемы с визой и полицией. прим -Прохорыч)
Так или иначе Глазунов согласился на мое участие в конкурсе, да у него и не было права мне отказывать.
Этажем ниже я присоединился к остальным, чтобы заполнить все необходимые бумаги и тянуть жребий. Мне достался номер 12. Позднее все мы собрались в буфете чтобы поближе друг с другом познакомиться. Мне указали на одного молодого человека в очках.
- Это Альфред Хëн, немец, он выиграет конкурс - сказал мне один мой русский знакомый
- Как Вы можете быть так уверены? Он что, гений? - ответил я
- У него письмо к императрице от ее брата, герцога Гессенского, и я уверен что жюри конкурса об этом осведомлено.
”Сплетни” - подумал я, но решил поближе познакомиться с этим немецким пианистом. После нескольких минут разговора выяснилось что наши музыкальные взгляды довольно близки и оба мы любили музыку Брамса. (...)
Конкурс начинался на следующий день в 10 часов утра. Первому по жребию выпало играть Эдвину Фишеру. Все конкурсанты должны были играть первую и вторую часть рубинштейновского ф-ого концерта (не уточняется какого именно, но надо думать четвертого - Прохорыч).
Жюри во главе с Глазуновым располагалось на первых двух рядах. Их насчитывалось всего двенадцать человек. Самой значимой фигурой среди остальных членов жюри являлась знаменитая пианистка Анна Есипова (третья жена Лешетицкого). Публики пришло немного, надо думать по причине раннего часа. Э.Фишер, ставший одним из крупнейших пианистов мира в последующие годы, обронил горький комментарий - ”Кому выпадает играть на конкурсе первым, всегда становится жертвой. Все ждут следующего выступающего для сравнения.” Может поэтому он отыграл свою программу несколько равнодушно, ибо играл первым, так выпал жребий.
Во вторую половину дня настала моя очередь играть. Мои нервы были на пределе - впервые в жизни я участвовал в конкурсе. Я отказался репетировать с оркестром, полагая что таким образом мое выступление будет более естественным. Меня вызвали. Пальцы мои оледенели. Я поклонился, сел и понял что готов упасть в обморок. Но уже после первых аккордов я превратился в другого человека и играл как в трансе. Публика была в восторге, члены жюри поздравляли меня с удачным выступлением, а Глазунов сказал - ”Мне показалось что я слышал самого Антона Григорьевича”. (...)
Следующие два дня мы (соревнующиеся) отдыхали, готовили свои программы и частенько слушали друг друга с большим интересом и без всякого чувства зависти. Все мои коллеги были прекрасные пианисты, многие успевшие сделать блестящую карьеру. Пышнов и Боровский, оба ученики Есиповой, имели большие надежды на победу. Я же в свою очередь обнаружил много общего с Альфредом Хеном, знающим и скромным молодым человеком. Во многом мы одинаково мыслили. На следующем туре Э.Фишер опять играл первым. На этот раз зал оказался полон. После Фишера играл Сирота, Пышнов и еще один англичанин. Они привели меня в уныние. Они играли слишком хорошо. Все обладали таким техническим совершенством которым я никогда не мог похвастаться. И они не смазали ни единой ноты, эти черти. Я решил, что лучше не стану слушать дальше чтобы не сбежать с конкурса. (...)
Последний день конкурса я провел с оставшимися пятью или шестью участниками. Среди них Боровский, Хен, Исерлис и Фрай. Боровский - прекрасный пианист, но ему недоставало яркой индивидуальности, и он играл слишком взвешено и поэтому его игра казалась немного равнодушной. Тем не менее его друзья из консерватории всегда горячо его поддерживали. Выступление Хена ожидали с большим интересом, отчасти из-за циркулирующих среди публики слухов о письме к императрице. Сам Хен был серьезным, скромным, молодым человеком. Он играл длинную и медленную фугу Баха, требующую большой нюансировки, что, собственно, у него не очень получилось и фуга звучала монотонно. Далее он играл Hammerklavier Бетховена и играл волшебно, как зрелый мастер. Эта музыка жила в нем, как будто он сам ее только что сочинил. Все исполнение, от начала до конца - работа мастера. Остальная часть его программы представляла меньший интерес. Для Шумана он был недостаточно романтичен, не говоря уже о Шопене. Виртуозные композиции, как этюды Листа - совсем не его стихия.
После Хена, Исерлис показался скучен, зато Фрай играл великолепно. Он к тому же производил тем лучшее впечатление на жюри, что участвовал в конкурсе еще и как композитор. (...)
Итак конкурс окончен. Мы ждали немедленного решения жюри, но Глазунов отложил решение на следующий день. Мы посчитали, что жестоко заставлять нас ждать еще 24 часа. Но делать нечего. (...)
На следующий день в два часа дня, мы отправились в забитый до отказа концертный зал консерватории. Там мы прождали еще час, но ничего не происходило. Прошел еще час и еще один. Только спустя три часа Глазунов поднялся на сцену. Настала гробовая тишина. Бледный Глазунов наконец объявил - "Первая премия в конкурсе композиторов и призовая сумма в две тысячи рублей единогласно присуждена Э.Фраю.”
Овации.
”Первая премия в конкурсе пианистов и призовая сумма в две тысячи рублей присуждена единогласно А.Хену.”
После короткого молчания в зале раздались как недовольные возгласы, так и апплодисменты. Глазунов безуспешно пытался прекратить эти одновременные выражения недовольства и восторгов. Когда эмоции немного улеглись, он продолжал - ”Специальный первый приз и почетный диплом присужден Артуру Рубинштейну, а также специальный второй приз и почетный диплом присужден Александру Боровскому.” После этого мы трое, Хен, Боровский и я поднялись на сцену чтобы принять поздравления жюри. Поначалу хитрый маневр жюри сбил публиику с толку, но в итоге все разобрались, что хотя я и поделил первое место с Хеном, денежный приз достался все-таки ему. Тем не менее, хоть это решение им и не понравилось, понемногу они успокоились. Что касается меня, то у меня остались смешанные чувства. Однако в глубине души я должен признаться, что после слышаного мной исполнения Хеном Hammerklavier’a и сольного концерта Фрая у меня возникли серьезные сомнения в том, что я действительно заслужил свой специальный первый приз.”