Античный сюжет о преданной любви Орфея и Эвридики

Режиссер: Брайан Лардж, Роберт Уилсон
Актеры: Маделин Бендер, Магдалена Кожена, Патрисия Петибон
Композитор: Кристоф Виллибальд Глюк.
Дирижер: Сэр Джон Элиот Гардинер
Постановка Парижского музыкального театра "Шатле"
Хор Монтеверди и «Революционный и романтический оркестр».

видео : DivX 4/5/6, 720x416 ,25fps,1.3 mbps
аудио : AC3, 5ch, 48кГц, 448 kbps

http://files.mail.ru/97934EFAE9DF4347A7B5986E7F47AFE6

Именно Гардинер в своих постановках и записях явил, наконец, подлинного Глюка во всей его величаво-благородной красоте. Французскую редакцию «Орфея» Гардинер и поставил теперь в Шатле в редакции Берлиоза. Позицию Гардинера по этому поводу можно понять следующим образом: а) во французской редакции партия Орфея предназначалась для тенора, но тенора, который мог бы устроить в этой партии Гардинера, сегодня нет; б) Берлиоз, ориентировавшийся в своей работе на Полину Виардо, вернул партию Орфея к альтовому варианту; в) вместо того, чтобы делать еще одну сводную редакцию, лучше воспользоваться партитурой Берлиоза, тем более что из всех многочисленных редакторов глюковских опер Берлиоз позволил себе наименьшие отступления от подлинника. Уилсон как всегда творит тотальный театр, где нет разделения на режиссуру, сценографию, хореографию, свет , а есть единый демиург. Равным образом в создаваемом им ирреальном, словно бы застывшем мире отсутствует деление на царство мертвых и царство живых. По сцене разливается холодное сияние, кажется, что ты не только физически ощущаешь, но прямо-таки видишь разреженный воздух горных вершин, от которого замирает дыхание. Облаченные в одинаковые бесполые балахоны, персонажи перемещаются в соответствии скорее с законами хореографии, нежели режиссуры в обычном понимании, создавая ощущение бесплотности, бестелесности. При этом собственно танцы в спектакле отсутствуют, а соответствующая музыка получает совершенно иные функции. Например, большой танец фурий превращен в одинокое странствие Орфея по подземельям Аида, внушающее леденящий ужас.Совершенная ясность, абсолютная чистота стиля, ничего лишнего, ничего случайного. Как в драматургии французского классицизма, общение героев сведено к минимуму, и даже диалогические сцены превращены в монологи, обращенные теперь не к публике, а к чему-то неведомому, глазу смертного недоступному. Певцы в совершенстве освоили язык скульптурных трагических поз, в которых художники академического толка любили изображать великих актеров своего времени. И наконец, в последней сцене "Орфея” Уилсон неожиданно закрыл "потусторонние” скалы опустившейся сверху декорацией, воспроизводящей театральную сцену времен Глюка. Во время благополучного финала «Орфея» на заднике внезапно и загадочно возникает каменная глыба, постепенно приближающаяся и увеличивающаяся в размерах. И тут, словно в сериале, где действие всегда прерывается на самом интересном месте, как раз опускается занавес. Таким образом, зрителям как бы дают понять: продолжение следует