В любом жанре есть техническая сторона, и есть духовная состовная, образующаяся, когда автора посещает вдохновение. Многих людей можно обучить принципам гармонии, оркестровке, и даже контрапункту. Мелодии приходят свыше. Нельзя научить сочинять эффектные мелодии. Поэтому в музыке мелодия - это именно то, что делает музыку искусством.

Симфоническая музыка (включая оперу) в двадцатом веке пришла в упадок. Правда, всякий раз, когда заходили разговоры о том, что гармонии иссякли, и все красивые мелодии уже написаны, кто-нибудь на гора выдавал красивую мелодию. Как Прокофьев в «классической» симфонии (доказав, что даже барочные мелодии не закончились, а просто посредственности набивают себе цену). 

На фоне упадка несколько человек писали шедевры. Ну - несколько, это сильно сказано. Незадолго до завершения карьеры Джакомо Пуччини писал в письме знакомому - «Опера умирает, потому что аудитория согласна слушать длинные опусы без мелодий». 

В общем, несмотря на единичный изыск Прокофьева, мелодий нет, мелодии выдохлись, да здравствует математическая музыка. 

И никто, естественно, не обращал внимания на так называемый легкий жанр. Потому что это не музыка, а «музычка». 

А в этом самом «легком жанре» творилось невероятное. Сперва, конечно же, пришел полковой музыкант Франц Легар, и всех удивил (кроме знатоков, которые говорили, что мелодии кончились). Затем сам лично маэстро Пуччини, позавидовав невероятной популярности легкого жанра, решил сочинить что-то в этом духе, и ничего у него не получилось, пришлось переделывать в оперу. И опера вышла какая-то смурная. Остаточная опереточная сонатность в этой опере - стыдная какая-то. Там даже вальс есть, и, слушая этот вальс, становится жалко великого композитора. Не Штраус. Не Оффенбах. Не Кальман. Увы.

По масштабу дарования Эммерих (Имре) Кальман вполне сравним с Верди. Духовная составная, мелодия, которая от Бога, и которая и есть искусство, у него наличествует в избытке. При этом он, Кальман, вполне легитимный житель музыкального Олимпа - преемственность видна невооруженным глазом. Он был пуччиниист (вместе с Легаром, Дунаевским, и Далидзе), а оркестровку частично позаимствовал у Чайковского. Заодно ввел во все это элементы джаза.

По сравнению с Кальманом меркнут все остальные композиторы двадцатого века. 

Да, его презирают, да, делают вид, что его вообще не было. Ну - мало ли что. Вспоминается высказывание бестолкового итальянского критика по поводу Пуччини - «Это позор, что мир знает итальянскую музыку по опусам этого старомодного мелодиста, в то время как Италия располагает такими интеллектуальными композиторами, как Ильдебрандо Пицетти». Комично, да. Уж если Пуччини старомодный мелодист, то что говорить о Кальмане? Кальман, к тому ж, насквозь «сонатный» (это определение придумал Рихард Вагнер, посему прошу меня за его употребление не пинать). 

Слушал я как-то «Огненного Ангела» в театре. Мучился дико. И скучной музыкой, и топорным либретто. После этого не воспринимал никакую музыку несколько дней. Потом стал восстанавливаться. Лечение было - «Марица».

То тут, то там, в не-опереточных странах возникают вдруг движения по поводу возрождения постановок опусов Кальмана. И всякий раз приятно СМОТРЕТЬ на это. Исполнители, до этого натужно «выполнявшие работу», «отыгрывавшие номер», вдруг загораются невиданным энтузиазмом. И публика в креслах этот энтузиазм к концу первого действия начинает бурно разделять.

Так получилось.