Философские основы эстетики - В.Шмаков об аполлоническом и дионисийском началах (1922)
Владимир Шмаков – гениальный русский мыслитель, живший в конце XIX - начале XX вв., и эмигрировавший в 1924 г. сначала в Германию, а затем в Чехословакию и Аргентину. Творчество Шмакова отмечено изумительной глубиной мысли и высочайшим уровнем синтеза; широта его познаний может сравниться только с его всеобъемлющей способностью интуитивно-рационального понимания. Его книги написаны прекрасным литературно-философским (временами - возвышенно-поэтическим) русским языком.
Из Википедии:
Шмаков Владимир Алексеевич (?, Москва — 1929, Аргентина) — теоцентричный представитель философского эзотеризма первой четверти ХХ века. Достоверных сведений о биографии очень мало. Родился в Москве, сын известного юриста, крайне правого общественного деятеля и публициста А. С. Шмакова. По образованию инженер путей сообщения. Глава московской школы розенкрейцеров в 20-х гг. ХХ в.[1]. В связи с угрозой репрессий со стороны большевиков был вынужден эмигрировать из России. В августе 1924 г. вместе с семьей выехал в Германию, а оттуда в Прагу, где оформил чехословацкое подданство. В конце 1924 г. уехал в Аргентину, где и умер в октябре 1929 г. от инсульта[2] . Его двоюродная сестра была женой русского публициста монархической направленности И. Л. Солоневича.
Изданные труды В. Шмакова:
1. Священная книга Тота. Великие Арканы Таро. — Киев: София, 1993 (первое издание — М., 1916) 2. Закон синархии и учение о двойственной иерархии монад и множеств. — Киев: София, 1994 (издана впервые) 3. Основы пневматологии. Теоретическая механика становления Духа. — Киев: София, 1994 (первое издание — М., 1922) 4. Основные законы архитектоники мира. Единство — бинер, тернер и кватернер (до 1916 г. в журналах на немецком языке)
Владимир ШМАКОВ
Из "Основ пневматологии" (Москва, 1922):
Лики Аполлона и Диониса, бинер* идеалов, трагедия двойственности и их извращения
«Не верь тому учению, которое все противоположности сводит к единству». Платон «Филеб».
Первый из них (Аполлон) есть гений величавой гармонии. На арене длящейся вечности он неустанно развертывает формы бытия и исполняет их жаждой прекрасного. Из безграничного содержания мировой жизни он стремится отчетливо выявить каждую, даже самую крохотную частицу ее, исполнить ее сознанием самобытности, во всем и повсюду реализовать начало формы. И всякая часть, выделившаяся из бесконечного океана бытия, должна насладиться своей уединенностью, осознать себя одним из центров мира и приобщить свой сознательный голос к космической гармонии. Отражаясь взаимно, они должны беспрестанно изливать друг на друга парящую в мире творческую мощь, а своим целым, вечно вибрирующим и переливающимся, отражать не знающую покоя творческую мысль Мирового Художника. Однако в этой гармонии многообразных форм есть только стройность, порядок, стремление к устойчивости и величавому покою, торжествующему и непрерывающемуся, невзирая на все видоизменения и смены. Здесь есть только свет, яркий, блистающий, беспрерывно ткущий красоту, не знающий пределов своей фантазии. Но мир этого гения чужд трепету жизни. Как ни величав он и ни светозарен, он гнетет человека отсутствием тепла и сострадания, своим бездушным спокойствием, безразлично взирающим на скорби и восторги всякого существа. В нем есть экстаз, и этот экстаз бесконечно упоителен, ибо он уносит томящийся дух в светозарные чертоги Света, но в то же время он и гнетет его и распыляет одновременно. Великий закон, царящий здесь, не знает милости, не знает чуда, сказки, ибо здесь гармония красоты совершенной считает себя всем. И эта красота влечет человека, исполняет его дух великим томлением, и доносящиеся до него отзвуки мира бога лиры и солнца он претворяет в многообразные виды искусства форм и слова.
Второй гений (Дионис) есть сердце мира, его упоение и тоска. Средь беспрерывной смены форм и видов бытия его зов неустанно звучит и всюду разносит жажду бесконечного и необусловленного. Каждую, самую крохотную частицу мира он насыщает бесконечным содержанием, чувством глубинного простора и мощи несказанной. Под многоцветным узором внешних форм он будит дремлющее единство и опьяняет все веянием его бездонности. Преграды падают, распыляются иллюзии индивидуальности, и всякая часть, выделившаяся из беспредельного круговорота форм, должна насладиться развертывающейся в ней бесконечностью, ощутить себя во всем и раствориться в трепете единой космической жизни. Объемля и растворяя друг друга, они должны восстановить некогда растерзанное единство и, распылив в его необъятности все разграничения, формы и иллюзии, пробудить Единое Безымянное от Его сновидения, породившего мир через иллюзию множественности. Однако в этом стремлении к преодолению форм есть только стихия, порыв, непреодолимое тяготение. Всякая система, порядок, последовательность здесь презираются; это стремление в своей собственной стихии — в своем опьянении — создает некий ритм, гармонию торжествующего безумия. Оно не знает и не хочет знать никаких законов, ибо оно бежит от внешней красоты и гармонии форм, сливается с потоком жизни, текущим под этим покровом, и утоляет жажду прекрасного непосредственно в первородном источнике жизни. Миру этого гения чуждо космическое сновидение, но зато он объемлет собой всю внутреннюю его жизнь, все извивы томящихся сердец, их скорбь и тоску, их грезы и чаяния. И все порывы души, ее чувства несказанные, тихий свет и ураган терзаний, все то, что в безмолвии внешнего рождается в скорби бытия, без устали ткет мир этого гения — причудливый, невыразимый, но безгранично влекущий к себе. Его орудие — опьянение, то опьянение, не знающее преград, которое пробуждает душу от тягостного сна потока форм и влечет ее в чарующую область жизни, не знающей преград и подчинений ("the happy shores without a law"). Природа этого мира — экстаз, и он уносит душу на крыльях сладостного безумия в причудливые чертоги Любви, где в миг высочайшего напряжения сладостного слияния с жизнью она одновременно испивает и кубок Смерти, сгорает в этих пламенных объятиях. Это мир дивной и грозной сказки; он не знает никакой ценности кроме своего упоения, в котором все живое расцветает во всем своем блеске и через смерть своей самобытности приобщается к бессмертию необусловленного бытия. И этот мир влечет к себе человека, исполняет его дух великим томлением, сопричисляет ко внутренней красоте, беспрестанно вырывает его из цепей космического сновидения.
Среди всех народов мира лишь одному было дано уловить с чеканной отчетливостью веяния этих гениев космического бытия; этот народ — эллинский. Он запечатлел их в обликах Аполлона и Диониса. Великая заслуга восприятия роли этих начал в миросозерцании, культуре и историческом развитии греков принадлежит многострадальной душе Фридриха Ницше. Его гений проник в самую сущность эллинской души и из ее глубочайших недр, подобно Прометею, похитил два Символа, блещущих полнотою вечной жизни. Далекие и чуждые дотоле образы древнего мира возжглись неугасаемым сиянием бессмертных вершителей судеб души всякого человека и всякого народа. Победно сметенная пыль веков раскрыла нашему взору кристаллы надмирной Правды, выкованные страданиями народа Эллады, увы, позабытые дерзновенно считающими себя их потомками. Аполлон и Дионис — это не плод мифотворческой фантазии, не облики, рожденные случайными тайноведениями; это два действительных средоточия единого бытия, порождающие встречной игрой своих животворящих лучей и восхождения, и ниспадения потока Жизни. Аполлон и Дионис — оба посылали свою благодать на древнюю Грецию и, взаимно дополняя друг друга, создали чарующую сказку ее культуры.
Антиномия аполлонического и дионисийского начал раскрывается в глазах Ницше прежде и важнее всего по отношению к принципу формы и индивидуальности как формы духа.— «Аполлон тем и хочет привести отдельные существа к покою, что отграничивает их друг от друга, и тем, что он постоянно, все снова и снова напоминает об этих границах как о священных мировых законах своими требованиями самопознания и меры. Но, дабы при этой аполлоновской тенденции форма не застыла в египетской окоченелости и холодности, дабы в стараниях предписать каждой отдельной волне ее путь и пределы не замерло движение всего озера,— прилив дионисизма время от времени снова разрушал все эти маленькие круги, которыми односторонне-аполлоновская «воля» стремилась замкнуть весь эллинский мир». «Аполлон стоит предо мной как преображающий гений principii individuationis, при помощи которого только и достигается истинное счастье и освобождение в иллюзии; между тем как при мистическом влекущем зове Диониса разбиваются оковы плена индивидуации и широко открывается дорога к Матерям бытия, к сокровеннейшему ядру вещей»...
Аполлон и Дионис, как два полюса мира, делают его ареной борьбы, никогда не могущей прерваться или затихнуть. Вкладывая в самый изначальный момент всякого творчества двойственность, они тем самым полагают ее основой и осью жизни. Гармония есть созвучие противоположностей, но достижение этого созвучия так бесконечно трудно, что оно лишь грезится далеким конечным идеалом. Путь жизни есть борьба, с каждым шагом все усиливающаяся и углубляющаяся. Каждый гений манит к своему идеалу, совершенно законченному, выявленному и закрепленному. Каждый шаг в его направлении выясняет его очертания, рождает взору новые детали. Но этих идеалов два, и они абсолютно противоположны друг другу. А потому эволюция есть непрестанный рост и углубление противоречий, развертывающихся сложнейшими гроздями по всем направлениям. И, видя их, дух человеческий сжимается от ужаса и тоски; он познает, что эволюция человека заключается прежде всего в раскрытии в нем непроглядных бездн вселенской трагедии. И древний эллин выстрадал эту идею, создав облики Прометея и Эдипа.
...Именно из взаимного отражения этих двух начал и противоположного влияния на судьбы мира и отдельных людей и родилась аттическая трагедия. Страдный человеческий путь извивается между этими двумя антитезами, и нет и не может быть выхода из этого заколдованного круга.
...Произошел глубокий разрыв между началами Аполлона и Диониса. Сократ стал знаменосцем одностороннего служения Аполлону и вовсе отверг Диониса. Он подверг его анализу разума, и что в нем могло увидеть «это око, в котором никогда не сверкало прекрасное безумие художественного вдохновения»? (Ницше). Разумеется — или ничто, или беспорядочный хаос. «Ключ к природе Сократа дает нам то удивительное явление, которое известно под именем «даймона Сократа». В тех исключительных положениях, когда его огромный ум приходил в колебание, он находил в себе твердую опору в божественном голосе внутри себя. Этот голос всегда только отклонял. Инстинктивная мудрость показывалась в этой совершенно ненормальной натуре только для того, чтобы по временам проявлять свое противодействие сознательному познанию. Между тем как у всех продуктивных людей именно инстинкт и представляет творчески утверждающую силу, а сознание обычно критикует и отклоняет,— у Сократа инстинкт становится критиком, а сознание творцом — воистину чудовищность per defectum! А именно: мы замечаем здесь чудовищный дефект всякого мистического предрасположения, так что Сократа можно было бы обозначить как специфического не-мистика, в котором «логическая природа путем гипертрофии так же чрезмерно развилась, как в мистике — инстинктивная мудрость» (Ницше). Затронутая Ницше тема чрезвычайно глубока и интересна, но мы не можем на ней специально останавливаться. Мы ограничимся лишь констатированием факта, что с Сократа начинается определенная тенденция не только одностороннего развития начала Аполлона, но и крайнего сужения его содержания: от общей идеи самодовлеющей ценности и красоты внешних форм человек снизошел к исключительному анализу механизма их систематизации. Эта тенденция достигла своей кульминации в Канте и в порожденной им критической философии...В воображении кантианцев стала вырисовываться как идеальная такая гносеология, которая бы представляла собой полную механизацию умственных процессов. Казалось, в будущем всякое постижение должно будет вестись чисто механическим путем, ибо от человека для любого умственного построения будет требоваться лишь знание наиболее удобного и рационального нанизывания раз навсегда выработанных логических схем на некую направляющую ось, непосредственно вытекающую для данного случая из общих априорных законов разума. Но если это одностороннее увлечение Аполлоном по отношению к его идее вызвало лишь ограничение содержания, то по отношению к Дионису оно вовсе устранило возможность проявления его собственной природы, заместив ее только тем, что видно в нем через призму Аполлона. Таким образом, ложный аспект Аполлона — это одностороннее увлечение внешней закономерностью и субъективностью форм с игнорированием внутреннего всеединства. В пределе гипертрофирования этот аспект согласно правилу — errare humanum est, sed in errare perceverare — diabolicum! — становится сатанинским. Дьявол есть идеальный логик, индивидуальность абсолютно оторванная и противопоставленная миру; здесь она прямо и категорически отрицает синархию** и всеединство: этот аспект дьявола в оккультной традиции именуется Мефистофелем.
Совершенно аналогичное мы видим и при диаметрально противоположном заблуждении — одностороннем служении Дионису. Вместо гипертрофирования внешней закономерности и принципа формы, мы встречаем их полное игнорирование и отрицание. Экстатическое опьянение, не реализуясь затем в Аполлоне, становится самоцелью. Но одним искусственным порывом достигнуть средоточия мира невозможно, а потому человек скоро решает: «если не вверх, то вниз!» Если нельзя достигнуть синархического единства мирового многообразия, то зато можно попытаться раствориться в суммарном многообразии через преодоление всех преград между формами. Так рождается о р г и а з м. Вакхические таинства и не могли не пойти по этому пути, докатившись постепенно до чудовищнейших безумств. Итак — ложный аспект Диониса — это единственное увлечение внутренним всеединством с игнорированием внешней закономерности и субъективности форм. В пределе гипертрофирования этот аспект также становится сатанинским. Дьявол есть хаотическая множественность, засасывающая и распыляющая индивидуальную самобытность...
«Голос Сатаны-Пантея такой же струящийся и множественный, как физическая вселенная, которой он есть как бы душа. Он говорит каждому на привычном ему языке: артисту он говорит об искусстве; он говорит об оккультизме мистику и интригует человека воли. Но что бы он ни сказал — когда он говорит,— все познания перемешиваются и делают душу, объятую бредом, добычею единого убеждения, которое и гложет ее как рак: все бесцельно, нет ничего достоверного... и из этого хаоса сомнений выделяется последняя доминирующая, решающая мысль: крайнее отрицание индивидуальности. При глубоком анализе — что утверждает этот голос?— Отрицание: ничтожество человеческого слова — вот что он показывает; нисхождение к инстинкту — вот что он предлагает; апофеоз бессознательного — вот что он прославляет. И как средство достигнуть этот ложный идеал, убийцу души, он внушает потонуть в не имеющей берегов и дна реке всемирной физической жизни». Станислав де-Гюайта
...Аполлон влечет человека к раскрытию глубин духа в гармонической системе форм. Вся его воля охватывается тяготением проникнуть бодрствующим сознанием во все тайны сущности бытия и ее проявлений в жизни, расчленить все богатства в систему идеальных типов и запечатлеть их навеки. Во всем и повсюду должен быть утвержден железный закон распорядка: каждый оттенок содержания духа должен раскрыться в точной чеканной форме, и все они должны быть сопряжены между собой. Все противящееся этому есть ложь или безумие; все, что действительно есть, не может не стремиться само к актуальному проявлению и конкретному приложению своей силы; только то, что лишено собственных источников бытия, что живет лишь за счет другого иллюзорным бытием, должно искать сумерек сознания. Невыразимое в чеканной форме — не существует вовсе и существовать не может. Стремление к конкретности есть основной признак живой субстанции, а потому все чуждое конкретности не причастно и реальному. В мире нет и не может быть абсолютной тайны; будет день — и все тайны падут под всепокоряющим лучом актуальной истины. А потому призвание человека состоит в искании совершенной формы, способной адекватно выразить дух. Все произведения его рук и слова получают особый смысл и значение, ибо только существование этих символов делает возможным актуальное раскрытие духа. Вся окружающая человека природа имеет также единственною целью своего бытия раскрытие духовных потенций в гармоническом ритме жизни. В каждое мгновение создаются новые формы, равноценные по совершенству и красоте, ибо в природе нет безобразия.— Таковы основные мотивы аполлонического миросозерцания.
...Дионис влечет человека к раскрытию глубинных истоков жизни. Все его существо исполняется тяготением безраздельно слиться всеми частями своей души с родником, льющим в мир поток жизни, проникнуть повсюду со всеми ею мельчайшими струйками, безраздельно срастись со всякой душой и замереть в ощущении вселенского трепета жизни. Ко всему и везде должны быть протянуты нити всепокоряющей любви: каждый изгиб души, каждое биение сердца должны резонировать во всем и получать ответные веяния. Все формы и преграды иллюзорны: будучи созданием лишь игры случая и обстоятельств, они выходят из небытия лишь на краткий миг, чтобы возвратиться в прах, откуда они вышли. Всякое стремление к форме, к закреплению, ограничению, согласованию с условностями есть заблуждение или безумие; все, что действительно существует, не нуждается в мертвенных слепках и жалких пародиях на свое бытие; только то, что не причастно вечному и безусловному, что способно лишь к иллюзорному существованию, должно искать исполнения своей жалкой цели среди условного и преходящего. Неспособное к бытию вне оков относительного вовсе не существует в действительности. Стремление к конкретной определенности есть признак слабости, неспособности жить среди горнего простора и царственной свободы. В мире форм нет и не может быть адекватного раскрытия ноуменальных смыслов, а потому все истинное для него всегда остается непроницаемой тайной. Будет день — и все формы растают, чтобы впредь не возрождаться, но это лишь еще более обогатит свободу приобщения к живой истине. А потому призвание человека состоит в искании вечно живого и необусловленного, скрывающегося за изменчивой и лживой фата-морганой мимолетных форм. Все произведения его рук и слова получают смысл и значение лишь постольку, поскольку они являются символами, раскрывающими надмирную правду. Вся окружающая человека природа имеет также единственной целью своего бытия раскрытие вечной гармонии и неисчерпаемого богатства жизни среди смены мелькающих существований форм и существ. В каждое мгновение создаются новые формы, но собственная их ценность всегда равна нулю, ибо во всей природе только вечное ценно.— Таковы основные мотивы дионисийского миросозерцания.
Таковы главнейшие черты основных типов миросозерцания, свойственные началам Аполлона и Диониса. Будучи взаимно противоположны, они органически дополняют друг друга до целого. В отдельности сознание их может воспринимать лишь до некоего предела, за которым начинается неустранимость безумия и даже смерти. Уже древний миф об Эврипиде повествует, что от дионисийского безумия можно излечиться только через силу Аполлонову. Пресыщенная творческой силой жизни Диониса, душа человека может найти успокоение только в использовании этих богатств в конкретном творчестве — царстве Аполлона. Но точно так же приближение к одному только пламенеющему свету Аполлона иссушает душу, и она должна восстанавливать свои силы в животворящих водах Диониса. И горе тому, кто пренебрежет извечным законом двойственности! Как бы ни были велики его силы, они будут сломлены и раздавлены, и лишь стезею тяжких страданий он сможет искупить свою ошибку.***
________________________________
* Бинер - "двоица" - взаимодополняющая пара противоположностей; двойная проекция единицы, чей (бинера) синтез создаёт тернер ("тройку"), образуя в целом, вместе с исходной единицей, последующим бинером и результирующим тернером - кватернер ("четверицу") - законченную единицу познания по Шмакову.
** "Синархия" - иерархическое строение космоса как органического и сознательного целого.
*** Насколько я понял, по Шмакову аполлоническое - принцип индивидуации (индивидуальность как вечная "форма" духа - нет двух одинаковых песчинок, все проявления Единого - единственны) как отражение духовной индивидуальности (монады, высшего Я) в сознании и её выражение в упорядоченно-сознательной деятельности, а дионисийское - принцип субстанциации (индивидуальный дух временно абстрагируется от своей неотторгаемой индивидуальности-уникальности и самозабвенно "ныряет" в невыразимое То - Единое, Дао, универсальную Вечную Субстанцию, Вечное Мгновение - на внутреннем плане, а на внешнем плане - стремится забыть свою "отдельность" в оргиазме, посильно "растворяясь" в потоке внешних восприятий и бессознательных импульсов варьирующейся интенсивности).
В своих высших проявлениях, дионисийское начало даёт опору в универсальной Реальности Единого, а аполлоническое делает такое бытие-сознание, укоренённое в Едином - индивидуальным, уникальным, единственным. Так индивидуальность становится осознанно укорененной в Универсальном, а Универсальное - индивидуализированным (реализация осознанного единства трансцендентного и имманентного). Таким образом снимается функциональное (а не "трагически-неразрешимое") противоречие аполлонического и дионисийского.
В приложении к искусству, в частности, к музыке, мы наблюдаем волнообразные смены манифестаций то преобладающе-аполлонического (готика, барокко, рококо, неоклассицизм, минимализм и т.д.), то преобладающе-дионисийского (Ренессанс, романтизм, модернизм, экспрессионизм, авангардизм) типов эстетики. В классическом стиле Гайдна-Моцарта-Бетховена был достигнут "образцовыЙ" ("классический") синтез аполлонического и дионисийского в музыке. У композиторов XX века, невзирая на большую или меньшую приверженность классическим формам и принципам, преобладало дионисийское начало (неоклассицизм - это, скорее, маньеристское исключение из правила). В конце XX- начале XXI вв. наметился поворот к аполлонической эстетике, пока ещё в компромиссных формах.
В моём восприятии, аполлоническое в музыке прявляется как гармоничность, уравновешенность, объективность, вечный оптимизм, просветленность, духовность, мысль всегда контролирует содержание - какова бы ни была драма, форма остаётся нерушимой. Дионисийское - Stürm und Drang, метания, агония, возбуждённость (экзальтация, excitement), самозабвенная погруженность в чувства-образы-состояния, субъективность, трагизм, эротизм, мистицизм - каноны формы охотно приносятся в жертву внутренней динамике содержания...
"Любую страсть, даже если она очень сильная, следует выражать умеренно, иначе она вызовет отвращение". Моцарт
Понятно. "Прославился как юрист после дела «Соньки-золотой ручки» и дела Мельницкого.Вместе с Замысловским Шмаков выступал гражданским истцом по делу Бейлиса в 1913 г."
Интересная иллюстрация дихотомии аполлонического и дионисийского - миф об Орфее и Эвридике (как и миф об Амуре (Эросе) и Психее), - один из глубочайших. Орфей ("лишённый", "разделённый", "отделённый") - символизирует дух (волю, разум) человека (его аполлоническое начало), а Эвридика ("правосудие", "правдивое суждение", чувство правды-истины) - его душу (его чувствующее, дионисийское начало). Индивидуальный дух, нисходя в земные пределы (плотный мир), утрачивает душу, которая "умирает" и погружается в Аид ("незримый"), т.е. становится невоспринимаемой, квази-отделённой от духа-Орфея. Орфей должен спуститься в подсознательное (Аид), чтобы воссоединиться со своей чувствующей душой, но при этом он не должен "оглядываться" на неё - т.е. не пытаться подвергать душу рациональному анализу, рефлексии (то же, что попыталась сделать Психея с Амуром-Эросом в мифе об Амуре и Психее)...
Гностицизм каким бы еретическим он не является, всё же по природе своей явление христианской культуры, а тут такой эклектизм понятий с различной аксиологией, что остаётся только хвататся за голову. Дао, Ницше и Апполон, хороша компания!
Дорогой Кассис, смею заметить, что, во-первых, гностицизм, в своей сабийско-мандейской форме (Sabian-Mandaean), существовал уже за 200 лет до Христа. Во вторых, Вы принимаете синтез за эклектизм, в то время как эклектизм не способен дать оригинальную и чётко-структурированную систему мысли - а у Шмакова она прослеживается во всех его произведениях, превосходя по почти "математической" строгости систему Спинозы. "Дао, Ницше и Апполон, хороша компания!" - говорите Вы; но разные имена зачастую означают тождественные или подобные понятия. В даосизме есть учение об инь и ян, которые являются упрощенными прообразами более синтетической пары дионисийское-аполлоническое. Кроме того, Дао (как и Деос, Дио, Теос) - одно из имен Безымянного Единого. Ницше был первым кто смог выявить дихотомию аполлонического и дионисийского в её глубине (бессознательно отразив, в частном аспекте, дихотомию мажорных Арканов Таро XXI (Не-Ум, "Безумец") и XXII (Космос-Ум, "Мир"). Аксиология же Шмакова является модификацией персоналистического онтологизма и основывается на учении о Логосе ("Ветхий деньми", Макрокосм) и на результирующем примате нуменального над феноменальным, субстанциального над акцидентальным, вечного - над временным, духовного над стихийным. При этом Шмаков аппелирует не столько к бытовой логике, сколько к интуитивному "разуму созерцания", который только и может воспринять нуменальные истины в их синтетической целостности.
"При этом Шмаков аппелирует не столько к бытовой логике, сколько к интуитивному "разуму созерцания", который только и может воспринять нуменальные истины в их синтетической целостности." В науке такая форма познания не известна.
Есть мнение (мне оно нравится), что интуиция - это логика, но уже заложенная в генетическую память. Нечто вроде готовой компьютерной макрокоманды или скрипта, который за долю секунды прокручивает сотни элементарных команд.
Вы верно подметили, первично неосознанное решение или "озарение" на деле - результат процесса связанного с длительным и подчас непрерывным поиском решения. Идея эта только тогда становится цельной когда обретает место в системе. Когда мы говорим об озарении надо помнить о многих других моментах "озарения" результаты которых оказываются на поверку ничтожными. В случае со Шмаковым ни о каких критериях научности и говорить не приходится.
Чтобы делать такие заявления, Виталий, нужно хотя бы ознакомиться с его трудами. И "Основы пневматологии", и "Священная книга Тота. Великие Арканы Таро", и "Закон синархии" доступны в Сети. Кроме того, Ваши представления о "научности" весьма ограниченны, Вы пытаетесь проецировать методы науки о материальном (поверхностном) на науку о духовном (сущностном). Я уже говорил в чате об условности и ограниченности формальной логики; Витгенштейн в своём "Логико-философском трактате" чётко показал ограничения логического разума в сфере познания; научность шмаковского учения безупречна, все его утверждения проверяемы логикой и воспринимаемыми фактами (вопрос в том, достаточно ли широк диапазон восприятия читателя, может ли он увидеть проявления нуменов через феномены).
Есть вечное непреложное знание (Традиция), не зависящее от флуктуаций поверхностной материалистической "науки", которая сегодня отрицает то, что считала истиной вчера (Где теперь флогистон и эфир? Где ньютоновское однородное пространство? Где независимость наблюдаемого от наблюдателя?). Оно едино и неизменно, о чём свидетельствет единообразие его принципов и постулатов в самых разных источниках - у Фюльканелли и Гюайта, у Сендивогиуса и Парацельса, у Ньютона, Р.Бэкона и Ф.Бэкона, у Платона, Протагора и Плотина, Фабра д'Оливе и Эккартсгаузена, Сведенборга и Сен-Ив д'Альвейдра, Шмакова и Мёбеса и др. - от египетских и эллинских мистерий, даосизма, эзотерического индуизма, буддизма, гностического христинства и суфизма - до герметизма и алхимии, христианского мистицизма (Экхарт, Рюйсбрук, Бёме и др.), мартинизма и розенкрейцерского эзотеризма и т.д. Величайшие литературные произведения Эсхила, Софокла, Данте, Рабле, Шекспира, Гёте, Жан-Поля, Гофмана, Гессе и др. своей глубиной и долговечностью обязаны не только гению их авторов, но и фрагментам знаний Вечной Традиции, которые представлены-отображены в этих произведениях.
Шмаков был первым, наряду с Г.О. Мёбесом, кто ясно и последовательно изложил основы этого Знания в России.
Что касается интуиции, то все попытки выдать её за разновидность логико-рационального процесса смехотворны - это более высокая способность, чем логическое мышление, - то, что отличает человека от компьютера. Квадратура круга - как ни "квадрать", а круга не создать...
Мне не нужно перечитывать длиннющие тексты оккультного характера чтобы искать в них научность, достаточно критериев Поппера. Они общеприняты в современной академической науке, всё прочее пытающееся изучать феномены в смутной воде "сверхматериального" меня может интересовать из чистого любопытства. Эти критерии универсальны и подходят для старых теорий в том числе. Ограниченность познания до Витгенштейна описал уже Юм, однако, большая наука движется в рамках старого доброго материализма, как бы прискорбно это для кого не звучало и объективный идеализм давно стоит на запасном пути науки. Мыслительные процессы научно описаны и изучены в достаточной степени что бы отбросить гипотезы о снисхождении знаний извне. Что же касается "извечной традиции", то она настолько же извечна и настолько же целостна насколько извечно и целостно всякое явление культуры, которые на поверку постоянно модифицируются различными Нострадамусо-Шмаковыми.
"Также, как дома построены из кирпичей, так и наука состоит из фактов, но груда кирпичей - это ещё не дом, а собрание фактов - ещё не наука". Анри Пуанкаре
‘More recent research (Pickering, Galison, Rudwick, and others) has added that scientific facts are constituted by debate and compromise, that they harden with the distance from their origin, that they are manufactured rather than read off nature... ' (Honderich, 1995, p.808).
Вот тут верно подмечено, только у Шмакова кирпичи по большей части воображаемые. Из воображаемых кирпичей дома не строят, как и науку на небылицах. Что же касается проблемы интерпретации фактов (по абзацу цитируемой вами статьи), то она решается просто - рассмотрением результативности. Ежели теория работает, значит верна интерпретация, ежели нет - не обессудьте. Всё тот же критерий Поппера. В случае со Шмаковым проверить нельзя ничего. Так что рассуждения о недостаточности познания мира с методологическим инструментарием имеющимся в современной науке и необходимости синтеза её с чем-то что нельзя ни описать ни проверить, в пользу бедных. Наука открыта для совершенствования на разумных началах.
Во-первых, Вы передёргиваете - Пуанкаре говорил именно об академической науке! Во-вторых, Вы упомянули, что Вам "достаточно критериев Поппера". Но, начиная с 1930-х гг., Карл Поппер утверждал, что индукции как метода познания не существует. Все, когда-либо сделанные научные предположения, по его мнению, - чисто дедуктивны. Соответственно, он заявлял, что эмпирический характер науки не имеет ничего общего с индуктивным методом, но связан с дедуктивным свойством опровергаемости научных гипотез. Противопоставляя свои взгляды индуктивизму и позитивизму, он ОТРИЦАЛ СУЩЕСТВОВАНИЕ НАУЧНОГО МЕТОДА: 1) Не существует метода открытия научной теории; 2) Не существует метода установления правдивости научной гипотезы (метода верификации); 3) Не существует метода установления "вероятности" или "вероятной достоверности" гипотезы. Вместо этого, он утверждал, что есть только один метод - при этом не являюшийся исключительно свойственным науке - негативный метод критицизма, "метод проб и ошибок". Вслед за Пирсом и другими, Поппер утверждал, что наука подвержена ошибкам и не имеет авторитета. ...Он приветствовал метафизику и философскую дискуссию и поддерживал изучение мифов и "псевдонаук".
Даже большая наука неизбежно оперирует феноменами или принципами для которых не существует материальных подтверждений (например, время или причинность), или основывется на положениях, которые не могут быть проверены эмпирически (как, например, те, что связаны с теорией относительности). Также, многие научные концепции (такие, как гравитация) невозможно познать напрямую, а только через их эффекты.
Вернер Гейзенберг предупреждал: "...научные концепции являются идеализациями... Но, через этот процесс идеализации и точного определения, утрачивается непосредственная связь с реальностью" . (1958, p.200)
Наука, по определению, НИКОГДА не сможет построить цельного и всеобъемлещего описания реальности, потому что: 1) наука существует и развивается на принципе незавершенности (ни одна теория не является окончательной); 2) потому что незавершенность присутствует в самом основании физических феноменов: "Квантовая неопределенность, очевидно, является необходимой незавершенностью в описании физической системы; теорема Гёделя демонстрирует, что в любой формальной системе всегда присутствуют неопределенные элементы; а теория хаоса устанавливает предел нашей способности предсказывать будущие состояния, исходя из начальных условий". Физик Пол Дэвис считает, что достижение полного знания через науку вряд ли возможно, учитывая ограничения, накладываемые квантовой неопределенностью, теоремой Гёделя, теорией хаоса и т.п. Он приходит к заключению, что мистический опыт может дать единственный путь к абсолютной истине
Одной из догм современной научной идеологии является то, что все процессы в природе управляются физическими законами. Однако, наука не в состоянии объяснить, откуда эти законы исходят. Вопрос не только в том, почему существуют именно эти законы , а не другие, но, более фундаментально, почему законы существуют вообще, почему вселенная упорядоченна, а не хаотична и беспорядочна...
Научный подход, вне сомнения, полезен при изучении природных феноменов, но недостаточен, чтобы объяснить реальность в целом. В лучшем случае, наука может предложить незавершенное описание реальности. Однако, более целостное познание требует более целостного подхода.
Вот уж диво! Поппер опровергает Поппера. Видимо и Logik der Forschung (1934 год) писал не он, а его альтер эго. Он не отрицает ни метод (которому он собственно и посвятил этот трактат), ни верификацию как его составную, он их дополняет принципом фальсифицируемости который как раз и разграничивает метафизические системы и науку (*Логика и рост научного знания. Критерий эмпирического характера теоретических систем). Что до предпочтений Поппера как исследователя, то это вопрос его научных интересов. Большая наука, особенно современная физика высоких энергий действительно оперирует большим массивом эмпирически неподтверждённой теории, у м-теории даже возникают проблемы с фальсифицируемостью, потому как горизонт её предсказаний упирается в техническое несовершенство современной цивилизации, однако, эти проблемы решаются изо дня в день практическими исследованиями нацеленными на поверку теории. Вот тут и виден синтез метафизики, теории и практики. Он уже есть в науке, его не надо выдумывать с привлечением фантазёров-оккультистов. Постулат о принципиальной невозможности описания мироустройства наукой противоречит критерию фальсифицируемости. Апелляция к Попперу, Гейзенбергу, Дэвсу и Пуанкаре противоречит озвученному постулату о неавторитетности науки. Рабинович, определитесь уже, трусы или крестик!?
Замечательный спор атеиста и верующего! (всегда хочется спросить атеиста - "а почему вы вообще существуете,да еще и атеист вдобавок? в чем смысл вашего дурно-бесконечно-цикличного существования?"
Понятия атеизм и сансара смешались с субъективной негативной оценкой. Бессмыслица собственных умопостроений проецируется на объект восприятия. Блестящее продолжение идей Шмакова!
:blahblah: "Виноград зелен"... Вы не представили ни одного логически-состоятельного контраргумента, одна демагогия. Ученых же я цитировал потому, что они авторитетны для Вас, как представители идолизируемой Вами позитивистской науки. Отрицать, даже не изучив, одним росчерком пера, громадную и глубочайшую область духовного знания человечества - это, по меньшей мере, самонадеянно! Великие ученые, со времен Р.Бэкона, Ф.Бэкона, Ньютона, Паскаля и др., логически приходят к духовности и мистицизму именно потому, что они чётко видят, где заканчивается сфера рационального познания и где начинается метарациональное, экзистенция, где уже требуются другие методы познания... "Всякий предел - свидетельство запредельности".
Да уж, апеллирование к изысканиям Поппера несомненно выдают во мне позитивиста. Я не знаю какие логически состоятельные контраргументы вы хотите от меня получить кроме признания оккультизма в качестве способа познания мира наравне с наукой. Не дождётесь! У меня хватает "наглости" чтобы не опустить руки перед "априори непознаваемым научными методами" миром. Познаю не я так это сделает исследователь следующего поколения. И в этом моя метафизика, метафизика прогресса, а не созерцания и получения утешения через духовные практики, дабы жить в комфортном воображаемом мирке, где заплатами в картине мира служат "высшие миры". Простите за лирическое отступление. Еретик Роджер Бэкон, эзотерик Френсис Бэкон, агностик Исаак Ньютон и янсенист Блез Паскаль люди своего времени, внесшие значительный вклад в развитие науки, впрочем без умаления их авторитета в истории становления науки, нужно отметить, что после них это развитие не остановилось и наука во многом освободилась от мистической шелухи. Методология качественно усовершенствовалась и более не затянута в рамки обязательной духовности (что-бы не пожгли на костре). В качестве примера можно озвучить довольно известный факт, что в современных научных кругах людей верующих значительно меньше, чем в среднем по обществу, хотя среди гуманитариев, по собственным наблюдениям таковых поболе нежели в среде изучающих науки естественные.
Что ж, рад за Вас. Просто существует наука материального и наука духовного (не "оккультизм"). Всё, что я хотел сказать, это, что для познания реальности в целом нужны обе (в последовательности), а не одна. Что касается "позитивистской науки", то Вы, видимо, недостаточно ясно понимаете значение данного термина.
"Смысл всякого явления находится за его пределами."
Такое превознесение естественных наук (к которым я отношусь с любовью и уважением, ибо причастен к ним) над гуманитарными - как раз и есть экстремистское служение Апполону. Откройтесь Дионису - Вам понравится
Позвольте уточнить: О науке и научном методе. (чтоб зазря не препираться ) Цитатой из Игоря Острецова: "Основное назначение науки, в частности социальной, объяснение явлений окружающего мира, предсказание будущего и сознательное действие с целью оптимизации развития. Основой любого научного построения является метод. Наука эффективна только тогда, когда используемый ею метод адекватен устройству мироздания. За всю историю науки разработано три научных метода: а) статистический, б) метод пространственно-временного детерминизма (классический материализм) и в) аксиоматический. Адекватность статистического метода основана на том обстоятельстве, что развитие материального мира вне разума происходит методом проб и ошибок и статистических выборок из множества возможностей, некоторые из которых оказываются адекватными дальнейшим детерминированным схемам развития. Так называемый стохастический процесс. Фундаментом метода классического материализма является реальность пространственно-временного феномена, в котором все события по факту развиваются по единственной схеме. Это обстоятельство является обоснованием постулата об объективности и детерминистичности явлений в мире. Постулируется бесконечность пространственно-временных форм материи вглубь и вширь. Способ познания заключается в опытном обнаружении законов, имеющих отношение только к области исследования в данном эксперименте. Основной догмой классического материализма является постулат о бесконечности рационального, т. е. развернутого во времени и в пространстве, экспериментально-познавательного процесса. Проблема сингулярности (в данном случае, продвижения в бесконечность) разрешается методом «матрёшки». Таким образом, представления о мире и методе его познания разумом являются подобными. Маркс постулировал применимость метода экспериментального детерминизма и к социальным явлениям. Аксиоматический метод изначально был присущ только математике. В двадцатом веке он нашел применение в физике. Его реальной основой является то, что методы классического материализма не применимы к явлениям микромира. Существует некая область явлений, в которой вопросы в форме пространственно-временных категорий задавать запрещено. Там не могут быть поставлены эксперименты по проверке положений, лежащих в основе теории. Проверяться могут только следствия этих положений. Это так называемые критические эксперименты. Например, мы не можем непосредственно проверить, существует точка или нет. Мы можем только постулировать это и проверять следствия из него. Таким образом, адекватность аксиоматического метода может быть установлена только на основе экспериментальной проверки следствий из теорий, созданных с его помощью."
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
ПОГРУЖЕНИЕ В КЛАССИКУ. Здесь живет бесплатная классическая музыка в mp3 и других форматах.
Меню сайта
Да! Олимпийски "аполлонический" Корелли и неистовый "дионисиец" Вивальди!
:blahblah: 
Помощь тяжело больным детям.