отцвела земляника отзвучала безлюдно вечерня лесная и осталось такое смотрящее умное Солнце ТАКОЕ ОСТАЛОСЬ
Геннадий Айги (из цикла "Пора Благодарности")
В следующем году будет 10 лет, как не стало папы... Иногда время играет роль увеличительного стекла: чем притягательнее личность, чем интереснее и значительнее созданное, тем все больше становится желание узнать подробности, осмыслить цепочку событий, всмотреться в прошедшее и увидеть его в зеркале настоящего. Если в целом вершины искусства – это путь к открытию, познанию в себе истинного вечного незримого бытия, то музыка (и в исключительных примерах поэзия) – как абсолют - его "зримое" присутствие. Композитор – как антенна, которая в состоянии уловить самые сокровенные волны этого бытия и через звук открыть, сделать "зримой" его неисчерпаемую красоту. Никто не сможет рассказать о композиторе лучше его музыки: единственной существующей абсолютной правдой подлинного человеческого существования. Но знать о судьбе – это получить урок времени, истории, который делает отражение настоящего яснее – незнание делает зеркало "кривым". Фестиваль "ИЛЬХОМ" 2005 года. Стенограмма "круглого стола": "...грустные итоги последних десяти лет: уже нет с нами таких великих музыкантов, как Лучано Берио, Астор Пьяццолла, Валентин Бибик, Альфред Шнитке и других. Нельзя опаздывать знакомить с творчеством композиторов - не только публика, но и многие музыканты могут не заметить, не оценить величину утраты..." Жизнь человека создающего, открывающего что-то новое всегда требует мужества - с трудом расширяются гoризонты сознания: постижения вечности, - самих себя. Все неизвестное, новое пугает, как угроза для стабильного, устоявшегося. Так и слушатель должен "привыкнуть" к новому, незнакомому ему ранее «музыкальному языку», которым обязательно отличается каждый большой композитор. Только «привыкнув» к нему, начинает воспринимать главное, «суть», перестает отвлекаться на неизбежно отталкивающую, особенно неискушенного слушателя, новизну. Это требует времени. Главное – чтобы эта "суть" была. (В Советском Союзе ситуация сложности принятия новой музыки (доходившая до абсурдных запретов ее исполнения), конечно же, усугублялась политической зашоренностью, бескультурьем чиновных управителей культурой и искусственно созданным огромным вакуумом Страны Советов, ее оторванностью от всего остального мира. Мне рассказывала мой педагог в Гнесинской школе Ирина Сергеевна Родзевич, ученица Елены Фабиановны Гнесиной, как в 30-х, начале 40-х, Елена Фабиановна поздно вечером звала к себе домой друзей, учеников – ближний круг, чтобы показать новые сочинения Рахманинова, (трудно представить, но его музыка тогда была под запретом), которые он регулярно присылал Гнесиной из Америки. (К слову, по рассказам Родзевич, одним из слушателей тех "собраний" был любимец Гнесиной Евгений Федорович Светланов.) Эти вечера проходили в абсолютной тайне, и попадись на них случайный прохожий – последствия для Гнесиной могли быть самые печальные. Таких историй множество: запрещенные Стравинский, нововенцы и т.д. Отцу повезло быть учеником Клебанова, который также, по вечерам у себя дома познакомил совсем еще юного отца со многими запрещенными партитурами. Те, из живших в СССР, композиторы, которым удавалось тайком знакомиться с "запрещенной музыкой", и которые естественно, уже мыслили, писали свои сочинения иначе, считались бунтарями, а их музыка - некоей провокацией. Хотя, если знать мировую музыкальную палитру начала 20 века, сочинения "шестидесятников" воспринимаются как естественное движение музыкального мира.) Нет пророков не только в своем отечестве, но и за редким исключением, в своем времени. И каждый новый век, по старой традиции, заново открывает, что еще недавно раздражающие "провокаторы" и мешающие жить авангардисты – это незыблемая классика: вершины поколений, которые создают историю. Видоизменяются лишь трудности: ушли партсобрания, пришла оголтелая пустая жажда развлечься, реклама, показуха - хлестаковщина, превращение мира музыки в низкопробный бизнес, где все решают деньги. Когда отсутствие порядочности стало нормой. Когда звучат имена на афишах, вместо музыки в зале, а "раскрученную" ерунду преподносят как настоящее искусство. Когда речь идет не о сложности композиторского языка, а о сложности разговора со слушателем, заложенного в музыке. Печально наблюдать, как прекрасные профессионалы, некогда успевшие сделать громкую карьеру и ныне "неприкасаемые" имена, превращаются в шоуменов и прикрывают громкой рекламой зияющую пустоту своих действ на сцене. Самое губительное, что может быть – это в поисках массовости и популярности "заигрывание" с публикой в зале, ориентируясь на тех, кто боится напрячься - игра в поддавки, ложные попытки сделать музыку "доступней". Это предательство музыки и унижение настоящего слушателя: когда разговор превращается в болтовню. И это пройдет... Уходят текущие проблемы, вместе с иногда очень известными и раскрученными «текущими» героями. Уходят и различные «лабораторные» поиски новых стилей, не наполненные жизненной вечной силой. Время, как единственная справедливость, рано или позже, но всегда удивительно точно оставляет в истории только то, что продолжает беспокоить, восхищать, волновать, трогать – жить. На встречах со студентами мне нередко задают вопрос: "Как научиться понимать новую музыку?" Нет музыки новой и старой – есть музыка. Словосочетание «понять музыку» всегда вызывает в моей памяти цитату из романа Германа Гессе, слова одного из персонажей книги «Игра в бисер» : «Если «смысл» музыки есть, то он не нуждается в объяснении. Ученый или музыкант должен благоговеть перед «смыслом», но никогда не может думать, что его можно «рассказать».» Никто и никогда не может сказать, что именно он «правильно понимает» какое-либо музыкальное сочинение. Идет ли речь о Бахе или о сочинении, написанном сегодня. Для меня словосочетание «понять музыку» абсурдно. Каждый раскрывает, ощущает «смысл» музыки согласно самому себе. Именно поэтому, музыка, которую ныне называют «классической», «серьезной» никогда не будет массовой. Уровень разговора со слушателем в этих сочинениях предполагает слушательское соответствие этому уровню. Но также и потребность в этом разговоре для многих людей будет всегда необходима. Рассуждения о возникшем глобальном отдалении слушателей от "серьезной" музыки с появлением атональной музыки, нововенцев мне кажутся ошибочными. Лишь всегда существующая невеликость круга людей, нуждающихся в музыке высокого содержания, становится с веками, с технологическим развитием жизни, с нынешней почти стопроцентной доступностью аудитории к концертным залам и записям, все заметнее. Слушателю, могущему откликнуться на суть настоящей музыки, может быть неизвестно о существовании тональностей, атональности и т.д. Совсем необязательно быть профессионалом и разбираться в тонкостях композиторской техники. Он должен быть "подготовлен" к такой музыке уровнем сознания, восприятия, интеллекта. Далеко не все, что звучит, не каждый звук – есть музыка. Также, как далеко не все, что написано словом – литература или поэзия. Кляуза на коллегу, "желтая пресса" и поэзия Айги созданы словом, музыка Баха и заполонившая огромное пространство попса – созданы звуком. Но слава Богу, что разница для многих очевидна. ....Музыка отца: ему свойственен редчайший дар вовлекать слушателя в свой мир с первых же нот и не «отпускать» до тишины после последнего звука. Я не встречала людей равнодушных... У каждого слушателя свой разговор с его музыкой, но этот диалог всегда возникает. Так было всегда, с исполнений первых сочинений. Тем трагичнее искусственно создаваемые преграды на пути музыки к слушателю. Время лишь немногим дает дар жить вечно в своих творениях: возможность заглянуть в будущее, но никогда нельзя вернуться в прошлое. Можно лишь внимательно вглядываться в зеркало истории. С увеличительным стеклом... ....1941 год. Проводив мужа на фронт, спасаясь от голода моя бабушка – мама отца, на руках неся годовалого Валю неделю шла пешком по оккупированной немцами Украине из Харькова в село Мутин. Бабушкина мама из рода Долгоруковых, а отец был коренной харьковчанин по фамилии Макаренко. Папин отец из украинского рода Бибиков, далекими представителями которого были Давид Бибик - посол в Пскове в 1464 г. и Иван Бибиков - неоднократный посол в Крым в XVI веке. В роду были запорожские казаки. К 1937-му году почти все родственники папиного отца были расстреляны в лагерях: кто-то был председателем колхоза, кто-то адвокатом, кто-то зажиточным "кулаком". Чудом остался в живых брат папиного отца – директор сельской школы, преподаватель математики. Всю войну папа провел в селе, однажды чуть не погибнув при немецком авиаобстреле. Отец всегда с огромной нежностью вспоминал природу тех мест, поле, речку. Бабушка рассказывала о страшном переполохе, когда она потеряла маленького Валю. Его искали всем селом, а нашли на берегу реки: он заслушался пение деревенских женщин, забыв обо всем. Много позже, отец очень любил "Ворзель", любил бывать в Доме творчества композиторов в Иваново, где тоже, удивительно живописная природа. Мы гуляли в поле, катались на лодке по реке – это вызывало в нем воспоминания о его детстве. Помимо радостного для папы общения с друзьями- коллегами, его очень привлекала тишина этих мест и природа, связь с которой была для него очень важна. Удивительное время, потрясающее поколение – шестидесятники. Поколение, вышедшее из военного детства, из страшного 37-го года. Поколение художников, которые почувствовав первые слабые ветры свободы, ураганом вырвались из оков запретов на поиски своей правды. Андрей Тарковский: "Человек не создан для счастья. Существуют вещи более важные, чем счастье. Поиски правды почти всегда являются очень болезненными". Для них мучительный преданный поиск правды (в самом широком смысле) был превыше всего. Сейчас сложно представить сюрреалистические картины, когда чиновник, не имеющий даже смутного представления о том, кто такой Шенберг или Стравинский, или чем отличается песня от Симфонии дает наказы о том, как писать музыку. Конкретно и подробно указывающий, какие именно такты из сочинения нужно изъять. Оскорбительно- осуждающий в их устах ярлык "авангардист" звучит как приговор. При любом диссонансе, пиццикато на струнах рояля, или, не дай Бог, глиссандо чиновники настораживаются, им чудится в этом страшный подвох, их охватывает испарина от волнения - тут же следуют не только запреты исполнений, а увольнения с работы. К тому же, их возмущает отсутствие патриотических песен у композитора, его интерес к запрещенным темам и поэтам. Классический объект для осуждения, бичевания и наставлений на "путь истинный". Какое счастье, что искусство создается не вопреки или благодаря обстоятельствам. Что судьбоносно-решающим является только вопрос дара. Власть имеет обыкновение довольно быстро сменяться. Человек, который занят делом, сильнее во сто крат того, кто занимается различными спекуляциями, озабочен карьерным ростом, акцентирует внимание на внешних мелочах. В этой суете человек становится уязвимым. Любые времена отец воспринимал как данность, в которой нужно жить, работать и оставаться человеком. Его всегда интересовали общечеловеческие ценности больше, чем нахождение правильного способа общения и сосуществования с политикой и людьми, в данный момент находящимися у власти. Удивительной была внешняя реакция отца на различные обструкции. Как мне сейчас рассказывают свидетели тех собраний - папины друзья, отец никогда не «защищался», не «оправдывался» и не вступал в полемику. Он спокойно, сохраняя уважительную тональность к высказывающим «мнение» о его музыке, реагировал на происходящее. И продолжал делать свое дело, продолжал работать. Чего это ему стоило, остается лишь догадываться. Единственной его защитой была работа. ...1969 год.Заметно прозвучав на съезде композиторов в Москве, отец поступает в аспирантуру Московской консерватории. Заканчивающий консерваторию приятель отца композитор Николай Корндорф радуется, что теперь их общение станет еще более тесным. Радуется и пианист Игорь Жуков – ученик Нейгауза и Гилельса, один из самых близких друзей отца. Но учиться отец не поехал. Он был полностью сосредоточен на своей работе: совсем скоро будет написана опера "БЕГ", 34 Прелюдии и фуги для фортепиано, Третья симфония. Он остался работать в Харьковской консерватории ассистентом профессора Дмитрия Львовича Клебанова, своего учителя. Папа был любимым учеником Клебанова, о чем много позже Дмитрий Львович писал ему в письмах. Клебанов предоставил отцу полную свободу поиска во время учебы и всячески отстаивал и поддерживал его, защищая от постоянных нападок консервативных коллег и чиновников. Папа рано потерял своего отца, который дойдя до Берлина вернулся с войны больным человеком и Клебанов, в каком-то смысле, заменил ему отца. Они дружили до самой кончины Дмитрия Львовича. И тогда, и впоследствии отец никогда не примыкал ни к каким "творческим группировкам". Он всегда шел своим путем никогда ему не изменяя. Будучи одним из тех композиторов, которые в 60-70х годах развернули русло украинской музыки и не утратив самобытности направили ее развитие в европейском музыкальном контексте, отец не стремился примкнуть к различным творческим объединениям, которые несли "печать несогласных". Лишь отчасти можно объяснить его некую "отдельность" тем, что он жил не в Киеве. Любые рамки его тяготили. (Околомузыкального толка особенно). Как и все композиторы этой плеяды "шестидесятников – авангардистов", получая удар за ударом, запреты, обструкции, отец, несмотря на постоянное дружеское общение с коллегами, их поддержку, любовь и признание, стоял особняком. Был "один на один" с перипетиями того времени. Меня иногда поражает как мало о его жизненной судьбе знают даже его близкие коллеги – он не делал "событий", скупо делился многим, на чем другие впоследствии сделали себе громкие имена и карьеры. Он всегда считал, что только музыка является единственным "мерилом" композитора. Только музыкой он был всегда всецело поглощен.Отец был человеком редкой порядочности и честности (и как "честь") по отношению к себе и другим. Его внутренняя чуткость, ранимость, крайняя восприимчивость сочетались с огромной волей. Для отца любые кардинальные внешние, бытовые перемены (все, что требовало времени и сил) всегда были нежелательны. Он любил стабильность, размеренность и спокойствие: это позволяло ему полностью сосредоточиться на работе. Мама всегда старалась создать именно такие условия: нашу огромную, красивую, уютную квартиру в Харькове на улице Чайковского, где бывали, гостили, подолгу жили многие известные, выдающиеся музыканты, они часто вспоминают и теперь. Встречаясь со многими из них сейчас, я неизменно слышу восторженные воспоминания о маминых «приемах», о дружелюбной и гостеприимной атмосфере родительского дома. В непринужденной обстановке домашних встреч замечательное острое чувство юмора отца, его внимательность и чуткость к собеседнику (папе вообще было свойственно редкое чувство соучастия, сострадания к людям), веселый нрав проявлялись особенно ярко. Насколько он никогда не позволял, не терпел пустых, праздных разговоров, настолько любил интересное живое общение. Планка его требований к себе и другим была очень высока, из-за чего для многих общение с ним становилось трудным, или недоступным вовсе. Приходилось соответствовать. Именно поэтому иногда приходится слышать о его замкнутом, сосредоточенном характере. Но когда разговор папе был интересен, когда он симпатизировал собеседнику – более яркие, теплые минуты трудно вспомнить. Позже, когда мы с сестрой уже учились в Москве, в Харьков приезжали, жили в родительской квартире и наши друзья. Так в Харьков часто ездил пианист Боря Березовский, обыгрывал программу перед Конкурсом Чайковского. Тогда же, по папиной рекомендации, он открывал сезон в Киевской Филармонии Первым Концертом Чайковского – это было одно из первых Бориных выступлений с оркестром. Папа всегда помогал всем, чем мог молодым музыкантам. Занятия с молодыми композиторами были для него делом святым. Он никогда никому не отказал в прослушивании музыки или беседе. Многие считают его своим учителем, даже не будучи его официальными учениками в консерватории: это и Саша Щетинский, и Леня Десятников, многие другие. Всю свою жизнь, абсолютно бескорыстно, часто в ущерб собственному отдыху он занимался с творческой молодежью, которая всегда его окружала, искала общения с ним. Это был взаимный интерес и взаимная огромная симпатия. ....1972 год. Уже начались "хождения по мукам" оперы "БЕГ". После запрета постановки в ленинградском "МАЛЕГОТе", запреты посыпались один за другим. Летом, больше работая, чем отдыхая (о чем ярко вспоминает папин друг, композитор Леонид Грабовский) в Доме творчества композиторов в Сухуми отец показывает фрагменты оперы своему еще одному близкому другу композитору Борису Тищенко. Тищенко был потрясен музыкой, о чем и позже не раз говорил, писал отцу. Тогда же, в Сухуми на папин день рождения он написал шуточные стихи, где смеясь сквозь слезы пишет о "всемогущих властьимущих", решающих судьбу сочинения. Он как мог поддерживал отца. Как и многие другие музыканты. В те времена Дома творчества были местом не только работы, но и интенсивного общения. Шли постоянные показы композиторами своих сочинений, жаркие обсуждения, споры. Валентин Сильвестров вспоминает, как отец показывал ему Шестую Симфонию в Ворзеле. Мама вспоминает, как в том же Сухуми, в их с папой номере часто собирались композиторы Тигран Мансурян из Еревана, Анатолий Шендеровас из Литвы, музыковед Гиви Орджоникидзе из Тбилиси, многие - многие другие. Позже в Дилижане завязалась дружба с Франгиз Ализаде. Знал музыку отца и Петерис Васкс из Латвии... Так "запрещенная музыка" становилась широко известной в узких кругах. Благодаря смелости исполнителей, отстаивавших право играть музыку, которую они любили, все масштабнее музыка отца прорывалась на сцены концертных залов Киева, Москвы, Ленинграда. Многие исполнители находили отца, приезжали к нему, просили ноты. Благодаря им же, в те годы папину музыку узнали в Европе и Америке... ... 2010 год. Киев. Стоим с замечательным Тарасом Штондой в Большом зале Филармонии. Тарас уже весь в образе генерала Чарноты. На сцену поднимается Роман Кофман. И зазвучала музыка оперы, которая 40 лет ждала своего освободительного часа. Я счастлива, что именно Кофман стал первооткрывателем оперы. И никогда не забуду слов, сказанных им мне об отце на одной из первых репетиций. Кофман не только большой музыкант, но и человек большого сердца. Он подтверждает для меня истину, что эти понятия неразделимы. Роман Исаакович всегда играл музыку отца, с первых его сочинений, но именно "БЕГ" связал отца и Кофмана нитью сродни родства, которая крепче бегущего времени. Конец 80-х... Отец - профессор, заведующий кафедрой композиции Харьковской консерватории. Рядом с ним преданные своему учителю студенты. (Один из них – Саша Щетинский, которого отец пригласил работать на кафедре. Вскоре после папиного отъезда из Украины Сашу с кафедры "ушли". Обладая энциклопедическими знаниями и ярким интеллектом, держащий руку на пульсе времени Щетинский мог бы стать в каком-то смысле продолжателем педагогической традиции отца, связующей нитью Харькова с Киевом, Россией, Европой. Увы... Его отъезд из Харькова стал так же неизбежен, как и отца.) Папа много ездит, подолгу находится в Киеве, Ленинграде, Москве. Будучи главой харьковского союза композиторов, отец организовывает множество концертов украинской современной музыки – Украина, Россия, Казахстан, Эстония, Чехословакия.... Организовал фестиваль в Харькове, куда пригласил с концертами своих друзей-коллег. Приехали композиторы Борис Чайковский, Валентин Сильвестров, состоялся "круглый стол" с музыковедами Лианой Гениной и Юрием Коревым, главным редактором тогда еще "Советской Музыки". После концертов и встреч все собирались у нас дома, где продолжали слушать музыку, разговаривать, спорить. Отец очень много работал. Его записная книжка с датами состоявшихся исполнений стремительно заполняется: Киев, Херсон, Берлин, Ленинград, Торонто, Днепропетровск, Нью-Йорк... Очень заметным событием того года стала премьера в Большом зале Московской консерватории вокального цикла на стихи А.Блока в исполнении знаменитой солистки Большого театра Валентины Левко и альтиста Игоря Богуславского. ...Жизнь бурлила. Но далеко не всем это нравилось. Одним из завершающих концертов папиного фестиваля в Харькове должен был стать концерт Андрея Эшпая (нашего соседа по даче в Доме творчества "Иваново"). С утренней репетиции папа и Эшпай вернулись быстро. Отец был крайне удручен: филармония, дирекция оркестра, или кто-то другой – я не знаю всех подводных рифов, не хочу в них вникать - устроили бойкот. Не из-за фестиваля, а из-за отключения отопления в Филармонии: сюрреализм продолжал быть реальностью жизни. Репетиция и концерты были отменены. Продолжились они в холодном зале лишь тогда, когда гости разъехались по своим городам. Это капля в море подобных историй. Но когда-нибудь чаша становится полной. К тому времени большинство передовых музыкантов Харькова покинули город. Кто уехал в другие города и страны, кто ушел в мир иной. Атмосфера становилась гнетущей. Постоянно ездить как раньше становилось все трудней – на страну надвигался смерч 90-х. Оставаться в Харькове стало невыносимо. Отец с мамой поехали в Киев менять квартиру. Вся жизнь отца была связана с этим городом: большинство премьер его сочинений проходили именно в Киеве, там жили его друзья: Валентин Сильвестров, Виталий Годзяцкий, Евгений Станкович, Роман Кофман, Елена Зинькевич, Марина Черкашина, Игорь Блажков, многие-многие другие. Но тогдашний ректор Киевской консерватории место профессора отцу не предоставил. (О чем и сейчас с горечью вспоминает большой друг отца, всей нашей семьи музыковед Елена Зинькевич.) Через несколько лет, при развале Советского Союза, папа живя и работая в Петербурге получил паспорт гражданина России. ...1996 год.Только что состоялась премьера Десятой Симфонии в Большом зале Петербургской Филармонии. В зале ленинградского Союза композиторов проходит ежегодный авторский вечер отца. В зале его друзья- коллеги Андрей Петров, Владимир Цытович, Геннадий Банщиков, Сергей Слонимский, многие другие. За несколько лет жизни в Ленинграде к кругу давних исполнителей музыки отца присоединились многие другие. Папа полон планов... Отец любил Петербург: не только Филармония, Мариинский театр, Эрмитаж. Многие спрятанные от беглого взгляда на город места завораживали его. Он очень любил Смольный собор, где часто звучала его музыка, в саду которого он любил гулять. Восторгался видом с Троицкого моста на Марсово поле. Проходя по Большой Морской, направляясь в Союз композиторов, он неизменно на несколько секунд замедлял шаг у Исаакиевского собора. Он очень любил Павловск, находя в нем отголоски теплого, красочного, живописного украинского пейзажа. Ведь яркость белых ночей - лишь краткий миг в длинной череде сереньких, дождливых и холодных нарядов города, поражающего своей красотой (для меня – самого красивого города мира). Островки природы, созвучные природе его детства, отец искал и в садах Ленинграда, и даже позже, в совсем далеком Израиле. ... Но жизнь страны неизбежно вносит свои коррективы. На смену талонам и диким очередям в Питер пришла невероятная дороговизна. Зарплату и стипендии в консерватории не платят месяцами. Приняв предложение стать профессором, заведующим кафедры музыкального искусства в Университете, отец почти перестает бывать дома. Такая загруженность сильно отвлекает его от главного – времени писать музыку почти не остается. Появляются возможности работы в Германии, но отец решает не откладывать отъезд – Израиль предлагает ему удивительные условия для работы: половину учебного года отец только пишет музыку, остальные шесть месяцев читает лекции на темы по его усмотрению и занимается композицией со студентами. Благодаря таким условиям, последние годы его жизни были очень плодотворными. Нередко я читаю о том, что отец - израильский композитор, или слышу вопросы о том, как "влился отец в израильскую композиторскую школу" – это уже из области абсурда. Следуя такой "логике" Канчели – бельгийский композитор, Щедрин – немецкий, а если читать лекции в Японии – неизбежно нарекут композитором японским. Сложно объяснить откуда может произрастать такая вопиющая глупость: определять "представительство" музыканта по месту его жительства, работы. Ведь очевидно, что каждый художник является частью культуры на которой воспитан, которой принадлежит. И в дальнейшем, этот "состав крови", "клеточный набор" изменить уже невозможно. И все последующее общение, переезды, знакомства и впечатления от других культур могут - и это замечательно! - лишь добавить новые размышления, нюансы, оттенки, но не могут изменить основы. При этом, хорошая музыка всегда вызывает ответную реакцию у слушателя любой страны, в любой части света, так как затрагивает общечеловеческие, вечные струны. Живя в Израиле, папа рассматривал предложения работы в Германии, собирался их принять. Он никогда не терял связи с Украиной. Интересовался жизнью, творчеством друзей, коллег, с которыми постоянно переписывался. Ему передавали записи новых сочинений, он присылал в Киев свои. Планировал приехать на фестивали во Львов, в Киев. К сожалению, этим планам не суждено было сбыться....История не терпит сослагательного наклонения и сложно сказать, как в дальнейшем сложился бы жизненный путь отца. Но всегда и везде, в любой стране мира, отец - украинский композитор, творчество которого вызывает интерес и восхищение. ...2002 год. Тель-Авив. Уже прошло несколько лет, как отец принял приглашение Академии Музыки. На концертах, занятиях, лекциях отца аншлаги. (Вот только некоторые темы его лекций: Прокофьев, Шостакович, Стравинский, Лютославский. И, конечно же, украинская музыка 20 века.) Как вскоре после приезда папы написала одна из тель-авивских газет: «Приезд работать в Тель-Авивской Академии Музыки композитора такого уровня – большая честь для Израиля». В последние свои годы отец очень много пишет. Родительский дом, как и прежде, открыт для студентов, друзей, коллег. К отцу лавиной потянулась творческая молодежь из разных стран - студенты Академии. В те годы, помимо концертов, папу приглашали на множество творческих встреч. В Тель-Авиве, Иерусалиме происходят и дружеские встречи с музыкантами из России, Украины... Приезжал Андрей Павлович Петров из Петербурга, Джоэл Сакс из Нью-Йорка. Незабываемой была встреча с Дмитрием Башкировым, который высоко ценил и играл сочинения отца начиная с 60-х. Папина музыка много исполняется в Америке, Европе. Заметно расширяется круг исполнителей, оркестров, стран. Папа был полон сил и идей. Мой менеджер тех лет Яша Быстрицкий (брат знаменитой актрисы Элины Быстрицкой) – в течение долгих лет ближайший друг и личный помощник Артура Рубинштейна, директор конкурса им.Шопена в Варшаве, основатель и пожизненный бессменный директор Конкурса им.Артура Рубинштейна в Тель-Авиве - просит отца написать обязательное сочинение к предстоящему очередному конкурсу. Папа с радостью согласился. Но пьесу написать не успел... Оставалось совсем недолго до резко обрушившегося страшного дня, когда отца увезли на карете скорой помощи. 2003 год.... Камерный зал Тель-Авивской Филармонии забит до предела. Авторский концерт отца. Он уже неизлечимо болен, находится в больнице. Многие, зная об этом, не могут скрыть слез. Я не могла поверить, что это вечер-прощание. Что это последний концерт при жизни папы. Но настроение в зале сильнее меня. Вечер завершал Концерт для виолончели и камерного оркестра. В напряженной тишине застывшего зала после последнего звука Концерта раздается громкий, срывающийся от волнения голос югославского музыковеда, секретаря Лиги Композиторов Израиля Душана Михалека:"Бибик – гений! Браво, Маэстро!". Зал выдохнул шквалом аплодисментов. Мы с мамой от слез ничего не видим. Моя старшая сестра Наташа, только что подарившая папе вторую внучку, с волнением ждет нас дома. ....Через несколько дней папы не стало.... ....Нам звонили с рассказами о концертах памяти, состоявшихся в те дни: в Нью-Йорке, Петербурге, Тель-Авиве. Николай Дядюра с оркестром Киевской Филармонии исполнил в Киеве папино сочинение "Плач и Молитва". Единственный из "близких" отцу городов, который 15 лет хранил молчание был его родной Харьков.... Но время идет.... К папиному 70-летию в Харькове прошли несколько концертов... Замечательный молодой скрипач, харьковчанин, живущий в Европе, Валерий Соколов посвятил музыке отца один из концертов своего фестиваля "Харьковские музыкальные вечера". Мне пишут молодые музыканты Харькова, студенты – я чувствую их интерес к музыке и личности отца. Пусть позже всех, но у меня нет сомнений, что настанет час, когда и родной город отца, который всегда ему был дорог, судьба которого ему была небезразлична, для которого он немало сделал - обратится всерьез к его музыке, когда вспомнят его имя, будут им гордиться и тогда зеркало истории перестанет быть кривым – время этого не допустит. Конец 80-х.... Папин кабинет залит ярким солнцем... Открытый рояль... Папа, как всегда, сидит за столом склонившись над партитурой. Если дверь кабинета открыта – значит папа не пишет музыку, а переписывает ноты.... Я, еще маленькая, люблю пристроившись рядом смотреть, как белый лист заполняется четкими значками: папа, как волшебник, знает как зашифровать нотами то, что чувствуешь, но не можешь выразить словами... Он умеет поделиться этим с другими.... Отвлекшись на минутку, папа улыбаясь смотрит на меня, гладит по голове: "Все будет хорошо..." . ....Теперь огромная часть моей жизни состоит из изучения партитур отца, подготовки и, когда необходимо, редакции нот, бесконечных встреч и переговоров с исполнителями и т.д. От сезона к сезону, от концерта к концерту, от премьеры к премьере: многие сочинения отец не успел услышать при жизни. Все больше возрастает интерес и любовь к его музыке. Задач, идей, планов очень много. И я неизменно счастлива, когда удается сократить временной путь папиной музыки к слушателям – это и есть моя главная цель. При этом, музыка отца живет своей насыщенной жизнью, в которой я - лишь временный попутчик.
Валентин Бибик, безусловно, - великий композитор. Это ОЧЕВИДНО, исходя из его выдающегося наследия. Безусловные шедевры - 5, 7, 10 симфонии... 1-й ф-нный концерт, альтовые концерты. Композитор уровня Прокофьева, Сильвестрова... не меньше. Жаль, что на Родине его мало исполняют. У нас ВСЕГДА так... умер композитор - и нету его. Так было с Белошицким, Верещагиным, Пацукевичем, Кивой... Всему виной - поколение временщиков от искусства и неискоренимый "междусобойчик".
В Харьковской консерватории периодически исполняют музыку Бибика, может и не очень часто, но, по-моему, и не редко. К тому же, я там не на всех концертах бываю.
Спасибо за статью! Всегда хотелось узнать о Бибике нечто большее, что представлено скромными статьями в сети. Гениальный композитор с огромным наследием и своим индивидуальным стилем. Его музыка, безусловно, очень впечатляет..
Интересная статья. Соглашусь с автором, на дворе 21 век, а культура у народа исчезла напрочь. Только стоит посмотреть до чего докатился 1 канал, не говоря уже о других. Верно кто-то подметил, кто не любит классику, не уважает самого себя. Мои мысли на тему классики. http://www.relaxmusicmp3.com/article/2714-lyublyu-ne-lyublyu-nravitsya-ne-nravitsya.html
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
ПОГРУЖЕНИЕ В КЛАССИКУ. Здесь живет бесплатная классическая музыка в mp3 и других форматах.
Меню сайта
Помощь тяжело больным детям.