Александр Щетинский

Хотя Валентина Сильвестрова вполне оправданно называют живым классиком, подобное тяжеловесное определение как-то не вяжется с образом этого общительного и отзывчивого человека, полного замыслов и творческой энергии. Любой официоз композитору, чью музыку, раз услышав, невозможно забыть, не по душе. Попробуем и мы взглянуть на него без юбилейного пафоса.

Продуктивная опала

Валентин Сильвестров родился в 1937 году в Киеве. После недолгой учебы в строительном институте в 1958 году поступил в Киевскую консерваторию, где его педагогами стали выдающиеся мастера — Борис Лятошинский (композиция) и Левко Ревуцкий (гармония и контрапункт). По окончании консерватории в творческом портфеле молодого композитора оказались вполне зрелые и оригинальные сочинения, написанные современным языком и тяготевшие к новой музыкальной эстетике. В 1960-е годы в нашей стране любые новаторские направления в классической музыке называли авангардом. Сильвестров оказался среди его лидеров. Его музыкальный язык становился все более радикальным, а сочинения, к примеру, «Мистерия» для альтовой флейты и ударных, «Спектры», Третья симфония «Эсхатофония», Монодия для фортепиано с оркестром, находились в русле интенсивных стилевых поисков, охвативших европейскую музыку того времени.

Это не осталось незамеченным со стороны блюстителей идейной чистоты советского искусства. Сильвестров явно не вписывался в официальную доктрину соцреализма, который в 1960-е годы окончательно выродился в банальный консерватизм и ретроградство. Зарубежные успехи молодого украинского автора, интерес к нему со стороны авторитетных западных музыкантов только усиливали его противостояние с советскими руководящими инстанциями. Еще в период учебы в консерватории начальство отказалось принять его дипломную работу (Первую симфонию), а через несколько лет очередной конфликт привел к исключению Сильвестрова из Союза композиторов. К тому же он потерял преподавательскую работу в музыкальной школе, дававшую ему в то время минимальный стабильный заработок.

Таковы внешние обстоятельства его судьбы. Но куда важнее внутренние процессы, творческие достижения и просчеты, поиски и кризисы, которые всегда сопровождают большого художника. Было бы ошибкой считать, что природный талант позволяет работать легко, быстро и беззаботно. На деле все происходит иначе: тема и материал сопротивляются, мысль ускользает из-под пера, интеллект и эмоциональное состояние художника находятся в крайнем напряжении. В творческом процессе парадоксально сочетаются уверенность в своей правоте и сомнение, долгий настойчивый поиск и мгновенное интуитивное обретение единственно правильного решения. Открытия и тупики, задорная игра воображения и мучительное осознание собственного бессилия — неизменные спутники настоящего художника, причем он сам не всегда в состоянии отличить одно от другого.

Сильвестрову все это присуще в полной мере, о чем свидетельствует прежде всего его музыка — стоит лишь внимательно прислушаться к ней. Казалось бы, «авангардные» сочинения 1960-х годов, создавшие ему солидную репутацию в стране и за рубежом, могли определить его дальнейшую судьбу. Композитору достаточно было развивать и обогащать обретенные принципы, расширять творческие контакты с музыкантами-единомышленниками и рассчитывать на поддержку Запада, который в то время был заинтересован в развитии советского авангарда как элемента сопротивления советскому режиму. Все это, в сочетании с присущими Сильвестрову трудолюбием и хорошим вкусом, гарантировало успешное развитие его карьеры.

Наедине со всеми

Однако путь Сильвестрова оказался иным, более сложным и рискованным. На рубеже 60—70-х годов прошлого века композитор пережил серьезный творческий кризис. Причины его чисто внутренние, связанные с парадоксами творчества, а потому трудно объяснимые. Неожиданно для многих Сильвестров начал пересматривать основы своего стиля. Он отказывается от очевидных собственных достижений, пытается начать работать как бы с чистого листа. Отныне его авангардный радикализм исчезает, музыкальный язык становится внешне более простым, включает как «модернистские», так и традиционные элементы. Образный мир ранних «авангардных» сочинений Сильвестрова можно было описать как цепь абстрактно-космических катаклизмов, как движущиеся красочные звуковые массы, постоянно меняющие свои очертания и фактуру, как возвышенные порывы и упоение красотой чистого звучания, лишенного связей с приземленной реальностью. В сочинениях же, написанных после кризиса, мы слышим просветленную ностальгическую лирику, интимную элегичность, неторопливые романтические монологи-исповеди, мягкие, ласкающие созвучия, красивые мелодии, нежнейшие модуляции. Звучания иного характера — возбужденные, с оттенком драматизма — лишь на некоторое время оттеняют доминирующий возвышенно-лирический образ. Непременным атрибутом каждого сочинения становятся эпизоды «в старинном стиле», напоминающие музыку романтической эпохи. Их трудно назвать стилизациями, поскольку звучат они всегда очень тихо, как бы расфокусированно, с многочисленными замедлениями и остановками, со странными резонансами отдельных звуков, в необычных регистрах, с еле заметными тональными и колористическими сдвигами, невозможными у классиков. Мы как бы слышим давно знакомую музыку, в которую встроен комментарий нашего современника; и эти постоянные «сноски», «примечания», «заметки на полях», «курсивы», «подчеркивания» и «гиперссылки», не разрушая и даже не деформируя старинную стилевую модель, становятся едва ли не главным носителем музыкального содержания.

Многие фортепианные, вокальные и хоровые сочинения Сильвестрова целиком выдержаны в рамках этого неповторимо своеобразного ретро-стиля. В масштабных оркестровых композициях — Пятой и Шестой симфониях, «Посвящении» для скрипки с оркестром, «Метамузыке» для фортепиано с оркестром — ретро-элементы становятся частью более широкой стилевой системы, обволакиваются современной звукописью, мелодической поющей фактурой. Форма этих сочинений всегда нетрадиционна и похожа на долгое путешествие по лабиринту. Найти нить Ариадны в этом лабиринте нелегко: необходимо погрузиться в процесс звукотворчества, следить за еле заметными деталями, тишайшими, едва уловимыми нюансами, в которых скрывается главная выразительность. В этой музыке нет внешней яркости, броскости, энергичного динамизма. Она существует как бы для самой себя и может легко ускользнуть от слушателя. Для ее адекватного восприятия необходима тишина и сосредоточенность. И то и другое труднодостижимо не только в нашей обыденной жизни, но даже в концертном зале с безразлично кашляющей публикой и нахально трезвонящими мобильниками.

Может быть, в этом главная причина недостаточной, откровенно не соответствующей его выдающемуся таланту известности Сильвестрова на родине. К тому же слишком высоки, хотя и вполне резонны, требования композитора к уровню исполнения его сочинений и к обстановке, в которой возможны эти исполнения. Иногда кажется, что ему достаточно осознавать собственное сочинение внутри себя, а выход музыки на публику — факт хотя и важный, но не обязательный. Перед нами довольно редкий случай, когда автор не только не помогает распространению собственного творчества, но иногда и препятствует этому. В наших условиях, когда квалифицированная музыкальная критика — редкая гостья в масс-медиа, когда руководство филармоний и творческих коллективов слишком задавлено текущими финансовыми и иными нетворческими проблемами, продвижение нового сочинения часто зависит не столько от его художественных достоинств, сколько от активности самого автора или его друзей. Это несправедливо и неправильно, и касается данная проблема далеко не одного Сильвестрова. Тем, кто осуществляет культурную политику государства, да и нашему обществу в целом, пора понять, что рядом с нами находятся и создаются непреходящие ценности. Их нужно замечать, ценить и оберегать, ибо они ничуть не менее важны для культуры, чем созданное нашими великими предшественниками.

К сожалению, до этого нам еще далеко. Многие сочинения Сильвестрова, включая его ранние шедевры, в Украине не звучат и практически никому не известны. В наших книжных магазинах мы не найдем ни одной книги о нем, ни одной его партитуры, в продаже с трудом отыщется один-два компакт-диска с его музыкой. Иная картина в европейских столицах, да и в России — там Сильвестрова знают куда лучше. Десятки его дисков выпущены ведущими мировыми фирмами в исполнении лучших музыкантов современности. Помню, как несколько лет назад в берлинском нотном магазине я буквально с порога наткнулся на несколько нотных сборников Сильвестрова. Вспоминается и фестиваль его музыки, прошедший в 1990-е годы в... российском Екатеринбурге. Ничего подобного в нашей стране пока не случалось. Конечно, с официальным признанием заслуг композитора перед Украиной теперь все в порядке. Давление на него со стороны официоза ослабло еще в годы перестройки, когда он впервые смог выезжать на Запад на исполнения своих сочинений. В 1990-е годы Сильвестров получил почти все украинские почетные звания и награды, включая престижную Шевченковскую премию. Однако трудно отделаться от ощущения, что это запоздалое признание слишком формально и поверхностно. Украине еще предстоит осознать Сильвестрова в контексте нашей национальной традиции и современной культуры, научиться слышать и ценить непоказную, смиренную глубину его музыки.