Газета "Коммерсантъ" №98 от 08.06.2013, стр. 4
"На сцене Шведской королевской оперы состоялась сенсационная премьера: живой классик Матс Эк поставил полнометражный балет "Джульетта и Ромео" на музыку Чайковского. Из Стокгольма" — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Матс Эк, один из трех китов, на которых держался балетный мир последней четверти ХХ века, не ставил полнометражных балетов уже лет 14, а с академической труппой не работал с 2000 года — с тех пор как подарил Парижской опере свою "Квартиру". По первой профессии Эк режиссер, в юности ассистировал Ингмару Бергману, а в последнее десятилетие занимался то кукольным, то драматическим театром (в Москву привозили его "Вишневый сад", в котором, впрочем, самой яркой сценой оказался танец Шарлотты; ее играла знаменитая Ана Лагуна — любимая балерина и жена режиссера). Новость о том, что 68-летний мэтр вновь вернулся в балет и ставит не что-нибудь, а шекспировскую трагедию про юных любовников (с нее все крупные хореографы ХХ века обычно начинали свои карьеры), тянула на сенсацию. Ажиотаж усугубило известие о том, что в новой постановке Кормилицу будет танцевать 60-летняя Ана Лагуна, герцога (названного Правителем) сыграет брат хореографа, 70-летний танцовщик Никлас Эк, а сам балет будет поставлен на сборную музыку Чайковского, причем одноименной увертюры не будет и в помине: доминирует Пятая симфония, есть фрагменты "Манфреда", "Бури", "Итальянского каприччио" и прочих небалетных произведений. Свое нежелание обращаться к партитуре Прокофьева хореограф объяснил тем, что прокофьевских "Ромео и Джульетту" он сам танцевал в молодости и с тех пор не может отрешиться от привязанной к этой музыке чужой хореографии. После премьеры стало ясно: дело не в боязни повториться — с покоряющей музыкальностью, подчиняясь каждой ноте Чайковского, Матс Эк сочинил свой, а совсем не прокофьевский балет.

В его спектакле нет места кипучей Вероне Прокофьева с ее многолюдными праздниками, буйным весельем толпы, карнавалами, религиозными процессиями, куртуазными гавотами и живописными побоищами. Сценограф Магдалена Оберг выстроила из движущихся ребристых стен-панелей сегодняшний мегаполис, город проспектов и тупиков, гаражных задворок и роскошных лофтов. Это город одиночек, сбивающихся в стаи лишь для того, чтобы выжить. Тут убивают без пистолетов и ножей — быстро, втихаря, буднично и так часто, что смерть уже не вызывает ни ужаса, ни гнева. Тибальд размозжит голову Меркуцио об угол стены портала, а после помочится на его труп; озверевший Ромео будет прыгать на спине споткнувшегося в драке Тибальда до тех пор, пока не разобьет ему позвоночник. Здесь царит закон силы, и выглядит это так устрашающе незыблемо, что, когда когорта брутальных парней во главе с Тибальдом бесшумно выезжает из кулис на сегвеях (двухколесные электрические тележки, придуманные для ленивых пешеходов), прошелестевший было по залу смешок захлебывается моментально. Одна из самых шокирующих сцен — монолог Правителя после первого массового побоища. 70-летний Никлас Эк, схватившись рукой за стену, швыряет бесчисленные большие батманы назад — наотмашь, багровея, задыхаясь, но его жалкие усилия бессмысленны: сцена пуста, до официальных властей никому дела нет. И старик, утративший связь со временем и людьми, покорно ложится на пол, укатываясь в кулисы, будто уносимый ветром уличный мусор.

В первые минуты спектакля, когда кордебалет запрыгал по диагоналям улиц в фирменных эковских "лежачих" жете и трамплинных сиссонах, продевая горизонталь одной руки сквозь вертикаль другой, возникло опасение, что сам хореограф тоже утратил потребность в обновлении и уже не способен сочинить свежий хореографический текст. Однако подозрения развеялись, как только в дело вступили солисты. Пожалуй, впервые трагедия веронских любовников перестала быть балетом для двоих; Матс Эк подарил каждому персонажу великолепную танцевальную биографию — по-бергмановски детальную, психологически изощренную, с прошлым, настоящим и будущим. В сцене оплакивания Тибальда, когда его тетка (Мария Линдквист) головой перекатывает мертвое тело, червем проползая под ним и вырываясь из рук ненавистного мужа, можно прочесть всю жизнь леди Капулетти, выданной замуж против воли и терзаемой преступной страстью к племяннику. За искательной виртуозностью робкого малыша Бенволио (Хокуто Кодама), таскающегося собачкой за маргиналом Меркуцио, сквозит его безнадежное будущее: если трусоватого малого не прирежут в подворотне, то этот упертый выходец из низов получит-таки образование и должность клерка в каком-нибудь офисе. Сам Меркуцио (Жером Маршан) — роскошный бритоголовый малый в татуировках и кожаных штанах, мучимый неразделенной и робкой любовью к Ромео, живет только настоящим. Периоды депрессии (хореограф поставил ему целую серию мучительно-откровенных партерных монологов) сменяются вспышками яростной энергии, когда этот гигант взвивается в перекрученных разножках или юродствует на балу, отбивая классические антраша в балетной пачке. Добрейшей Кормилице Матс Эк подарил богатое прошлое: стоит только посмотреть, как эта пожилая дама жонглирует четверкой парней, по-испански заламывая руки, покачивая бедрами и размахивая юбкой (сложнейший pas de cinque, полный юмора, верхних поддержек и рискованных обводок, Ана Лагуна исполняет ошеломляюще легко и самозабвенно, добавляя, однако, в свой танец изрядную дозу самоиронии).

В названии балета имя Джульетты Матс Эк поставил первым, потому что именно она — ведущая в любовной паре: она принимает судьбоносные решения, она единственная в городе бросает вызов неумолимому клану, она первая встречает смерть — от руки своего отца: в спектакле нет ни патера Лоренцо, ни венчания, ни снотворного — все это для Эка несущественно. Шведские рецензенты единодушно связали смерть его Джульетты с нашумевшей в Стокгольме историей молоденькой мусульманки: девушка, не желая выходить замуж за избранника семьи, убежала из дома и была убита своим отцом. Может, и так: Матс Эк убежден, что история Ромео и Джульетты — ДНК всего человечества. Но какие бы реальные события ни инспирировали постановку, важнее то, что выводит спектакль за рамки актуальности. Как ни банально, у Эка — это любовь. Девчонка Джульетта (в нарочито угловатом танце японки Марико Киды сквозят мотивы другой невинной жертвы — эковской Жизели) и пацан Ромео (у импульсивного Энтони Ломульо он смахивает на "миллионера из трущоб", только каких-нибудь бразильских) так и не успели понять, как управляться с неодолимым томлением, которое порождает новую жизнь и наполняет каждое движение их пронзительных дуэтов. Смерть у Эка — это статика: в насквозь танцевальном спектакле гибель подростков поставлена чисто режиссерски и оттого бьет наотмашь — Джульетта и Ромео медленно исчезают под землей, и только их ноги, скрюченные, как усохшие деревца, торчат над сценой памятником убитой любви.