Борьба за Ленинскую премию началась ещё в 1957 году, сразу после Второго Всесоюзного съезда советских композиторов. Главными претендентами были Д. Д. Шостакович и Т. Н. Хренников. Премьеры Одиннадцатой симфонии и оперы "Мать" были максимально "раскручены" в прессе, по радио. О том, как шла информационная подготовка к выдвижению, можно судить по передовице "Новые достижения советской музыки" в последнем номере за 1957 год журнала "Советская музыка". Она открывалась следующим пассажем: "Советские композиторы встретили славную годовщину Октября большой серией новых интересных произведений. Многократно исполнена с громадным общественным успехом новая, Одиннадцатая симфония Д. Шостаковича, посвящённая революции 1905 года. Заслуга первого исполнения выдающейся симфонии принадлежала двум прославленным коллективам: Государственному симфоническому оркестру СССР (дирижёр Н. Рахлин) и оркестру Ленинградской филармонии (дирижёр Е. Мравинский). Одновременно в трёх крупнейших театрах страны — Большом театре СССР, Ленинградском театре имени С. М. Кирова и Горьковском театре имени А. С. Пушкина — поставлена новая опера Т. Хренникова "Мать" по одноимённой повести М. Горького. Появление новой оперы на столь значительный классический сюжет привлекло большой общественный интерес". Для того чтобы иметь как можно больше шансов в борьбе за Ленинскую премию, и симфония, и опера были представлены не только сами по себе, но, в качестве подстраховки, ещё и с выдвижением исполнителей. За симфонию — оркестр Ленинградской филармонии и дирижёр Е. А. Мравинский, за оперу — коллектив Нижегородского театра оперы и балета им. А. С. Пушкина [1]. При внимательном чтении прессы начала 1958 года можно понять, что борьба в скрытой форме продолжалась и длилась не только до окончательного решения вопроса с премией 1958 года, но даже после её присуждения. Борьба эта была ожесточённой, в ход шли разные, принятые в ту эпоху приёмы. В январе Хренников решил провести общее собрание московских композиторов и музыковедов и поручил основной доклад сделать секретарю СК СССР, члену Правления С. В. Аксюку. 22 января состоялось первое заседание, слово было предоставлено Аксюку, и он начал свой доклад с обзора достижений советской музыки за 1957 год, причём с оперы, и в числе первых достижений назвал оперу Хренникова "Мать", уделив ей главное внимание. И лишь после оперы перешёл к симфоническому жанру, упомянув Одиннадцатую симфонию. Затем, перейдя к проблемам, стоящим перед композиторами, он вновь упомянул оперу и симфонию: "И опера "Мать", и Одиннадцатая симфония — высокое достижение советского искусства, и оба они ставят один и тот же вопрос, одну и ту же важную для нас проблему — о героическом обобщающем бетховенском начале, которое ещё должно возникнуть в советской музыке" [2]. <...> Впрочем, силы были неравны. Хренников сумел на какое-то время при помощи Ю. В. Келдыша прибрать к рукам журнал, но это ему не помогло. И дело тут не в том, что опера "Мать" и Одиннадцатая симфония были, что называется, в разной весовой категории, и Хренников не мог соперничать с Шостаковичем по художественной линии. Теоретически могли быть присуждены две премии за музыкальные произведения, так как они были разных жанров. Да и подстраховка давала шанс Хренникову получить Ленинскую премию не за саму оперу, а за постановку её в Нижегородском театре. Да и мало ли было Ленинских, не говоря уже о других премиях, присуждённых произведениям очень скромным по своим художественным достоинствам! Причина была совсем не в художественной ценности оперы "Мать". Случилось так, что после июньского 1957 года пленума ЦК КПСС Хренников потерял мощную поддержку в лице своего покровителя со Старой площади — секретаря ЦК КПСС Д. Т. Шепилова. И судьба-злодейка на какой-то момент отвернулась от первого секретаря СК СССР. <...> На сей раз Шостакович очень серьёзно подготовился к битве за премию в отличие от предыдущего года, когда он пытался получить её за Десятую симфонию. Казалось, что теперь всё должно было пройти гладко. И в конечном итоге, он получил Ленинскую премию. Но, тем не менее, прохождение на конкурсе в Комитете оказалось не совсем благополучным. А главное — хотя и не такое опасное, но всё же препятствие возникло с совершенно неожиданной стороны. Возмутителем спокойствия оказался Г. В. Свиридов со своей Поэмой памяти Сергея Есенина. Поэму Свиридов показывал на секретариате Правления ССК СССР в Москве в апреле 1956 года. Поэма прошла "на ура", её рекомендовали к исполнению в мае. Предполагалось, что премьера состоится в день открытия Второго Всесоюзного съезда советских композиторов. Но съезд был перенесён на следующий год. Тем не менее, директор Московской филармонии М. Гринберг настоял на том, чтобы не переносить премьеру поэмы, и она была исполнена 31 мая 1956 года в Концертном зале им. П. И. Чайковского. Дирижировал Е. Светланов. Поэму встретили с невероятным энтузиазмом, она имела огромный успех. Однако судьба её поначалу была незавидной. Как я уже писал раньше, лишь в середине июня на премьеру откликнулась одна-единственная газета "Вечерняя Москва". Она поместила одну-единственную после премьеры рецензию. Её написал Дмитрий Дмитриевич Шостакович [7], дав ей высокую оценку: "Поэма памяти Сергея Есенина" — это гордость советской музыки" [8]. Потом наступило долгое молчание, и лишь в августе 1956 года странной, двусмысленной статьёй разразился Марк Сокольский [9]. Умный, многознающий и соблюдавший повышенную бдительность человек, он, конечно, сразу догадался об идейном замысле Поэмы, о чём это сочинение, особенно две последние его части — "Я — последний поэт деревни" и "Небо — как колокол". "Поглядите, — призывает Сокольский, — после стихов "Я последний поэт деревни" — на них Свиридов вовсе не хочет ставить точку — как отрицание, как преодоление их трагического смысла следует: "Небо — как колокол, месяц — язык, мать моя — родина, я — большевик!" Но преодоления и отрицания тут всё же не чувствуется. Почему? Прежде всего, потому, что такое прямолинейное, в лоб, сопоставление двух текстов таит в себе неразрешимое противоречие: "часы... прохрипят мой двенадцатый час" и рядом, тут же: "я — большевик". И далее Сокольский даёт политическую оценку поэту: " . . . на самом деле Есенин не был, не стал большевиком. И лишний раз убедиться в этом можно хотя бы по ...стихам "Небо — как колокол", в которых Есенин "ради вселенского братства людей" провозглашал жертвенную гибель матери-родины и готов был "радоваться песней" её смерти... Как бесконечно далеко это от истинно- го понимания нашей революции!" Вероятно, Сокольский (или редакция "Литературной газеты") не хотел вешать на автора обвинение в идейных ошибках. Всё же на дворе стоял август 1956 года, ещё свежи были впечатления от знаменитого доклада Н. С. Хрущёва о культе личности. Тем не менее, критик не преминул указать на неверный, идейно не выдержанный отбор стихов Есенина и отсюда — неверную интерпретацию творчества Есенина в Поэме. Как он писал, "чтобы создать достойный музыкальный памятник своему любимому поэту, чтобы верно очертить его облик, Свиридову нужно взять всё живое, всё лучшее, наиболее характерное и неповторимо индивидуальное в творчестве Есенина. И, конечно, не закрывать глаза и на трагическое, тяжёлое, тёмное в его личной и поэтической судьбе. <.. .> Но передавая эту трагедию, необходимо ярче и отчётливее показать и искреннее, горячее, светлое стремление Есенина постичь революционную новь, не рисуя его большевиком, не оставлять Есенина и за околицей старой деревни". Окончательный вывод М. Сокольского малоутешителен: "Памятуя всё это, мы и считаем, что поэмы как единого и законченного целого в партитуре Свиридова пока ещё нет". <...> 6 февраля начали работу секции в Комитете по Ленинским премиям. В том числе и секция музыки. К этому времени секцией был решён вопрос с исполнителями. Их кандидатуры просто сразу отсекли. Слишком уж непомерно большим был список кандидатур. Остались только композиторы. Стенограмма заседания секции 6 февраля свидетельствует, что в тот день кандидатура Свиридова прошла без труда. Привожу текст стенограммы.
Стенограмма заседания секции музыки 6 февраля: <...> Решение секретариата было послано в Комитет по Ленинским премиям. Но оттуда пришло письмо с возражением. Секретариату Союза композиторов напомнили о решении Комитета о переносе на конкурс 1959 года кандидатур предыдущего года. И тут Хренников делает своеобразный демарш. Он снимает свою кандидатуру. Трудно сказать, что побудило его сделать такой шаг. Осознание собственной неудачи с оперой? Неприятие её со стороны музыкальной общественности, со стороны публики? Или, быть может, равнодушие к опере со стороны высшего партийного руководства? Оперу действительно критиковали, появились даже частушки по поводу матерных слов и хреновой музыки. Шли споры и в Союзе композиторов. Уже в апрельском номере журнала "Советская музыка" за 1958 год в осторожной форме под видом критики оперной комиссии было отмечено, что "интересные и острые, но, к сожалению, большей частью только кулуарные споры ведутся вокруг опер "Мать" Т. Хренникова, "Война и мир" и "Семён Котко" С. Прокофьева, оперетты "Весна идёт" Д. Кабалевского и ряда других произведений. Каждое из них даёт повод для постановки важных и актуальных проблем музыкальной драматургии, однако оперная комиссия ССК, призванная возглавлять дискуссию, стать трибуной для обмена мнениями, стоит почему-то в стороне от обсуждения этих животрепещущих вопросов" [37]. <...> На присуждение откликнулся и Г. В. Свиридов. Он пишет две рецензии. Одну — известную — опубликовала газета "Вечерняя Москва" 22 апреля. Вторую рецензию до сих пор знали только несколько человек, да и тех уже нет в живых. Тем не менее, эта рецензия сохранилась в личном архиве Г. В. Свиридова на имя Ю. В. Келдыша [45]. Эта рецензия отнюдь не предназначалась для публикации и представляла собой отзыв на статью Ю. А. Кремлёва об Одиннадцатой симфонии Шостаковича [46]. Такого рода "чёрные" рецензии, как известно, пишутся по просьбе редакции. Вообще-то Келдыш поддерживал Кремлёва, выступал в его защиту на Втором съезде композиторов. Вероятно, он всё же решил сам проявить осторожность, а может быть, вышестоящие инстанции ему подсказали. Почему выбор пал на Свиридова? Вполне возможно, что это была просьба самого Шостаковича. Но может быть и иное объяснение. О близких дружеских отношениях между Шостаковичем и Свиридовым в это время было широко известно, в том числе, конечно, и в редакции журнала "Советская музыка". Нетрудно догадаться, что статья известного музыковеда, отличавшегося консервативными вкусами, была критической. Статья писалась по горячим следам премьер Одиннадцатой и оперы "Мать", и автор отдаёт предпочтение опере. Надо сказать, что при всей его зашоренности на официозе, Кремлёву нельзя отказать в наблюдательности и меткости в некоторых его оценках. В 1957 году никто ещё из музыкантов не заметил, что герои произведений Д. Шостаковича — "постоянно слабые люди; однако, именно своей слабостью и неприкаянностью, своими смятенными, нестройными переживаниями они способны вызывать сочувствие многих слушателей" [47], никто ещё не писал об Одиннадцатой, что основой её образов оказывается "отнюдь не могучий, благотворный, преобразующий общество дух революции, но её жертвенные, ужасные и трагические стороны. Не восстания, не деятельность революционеров 1905 г. лежат в основе замысла Одиннадцатой симфонии, а 9-е января, ужас и сострадание по поводу крови невинных. Это придаёт всей идейно-образной концепции Одиннадцатой симфонии характерный страдальческий оттенок..." Он отмечает мастерство Шостаковича, обращая внимание на то, как композитор "виртуозно владеет динамикой и красками оркестра". Кремлёв приветствует попытку Шостаковича "построить всё музыкальное здание на основе тем революционных песен". <...> В той ситуации, когда впереди ожидались нешуточные сражения в Комитете по Ленинским премиям, Свиридов занял чёткую позицию, встав на защиту Д. Шостаковича. Так как его рецензия неизвестна, то привожу её целиком:
"Я ознакомился со статьей Ю. Кремлёва об 11-й симфонии Шостаковича. Многие положения этой статьи представляются мне субъективными и бездоказательными. При уважительном отношении к труду композиторов Жиганова и Хренникова, я категорически возражаю против того, чтобы их сочинения выставлялись в качестве "эталона" советской музыки в противовес сочинениям других авторов. Противопоставление творчества советских композиторов друг другу считаю явлением нездоровым и вредным, мешающим созданию нормальной творческой атмосферы в нашей среде. Считаю недопустимым публикацию этой статьи в журнале. Статья требует серьёзного обсуждения на редколлегии. Г. Свиридов".
Пройдёт много лет, не станет Д. Д. Шостаковича, многое изменится в жизни страны, в культуре. Автор Курских песен придёт к своему замыслу "литургической музыки", в конце жизненного пути у него возникнет намерение написать грандиозную православную ораторию "Из литургической поэзии", ей он посвятит последнее десятилетие своей жизни и завершит свой путь, успев довести до конца лишь часть этого замысла, приготовив к изданию хоровой цикл "Песнопения и молитвы" [48]. В его сознании окончательно вызреет мысль о важности такого критерия в искусстве, как народность. Он хорошо помнил, как эта важная для русской литературы и искусства категория была проституирована в эпоху "ждановщины", он видел, с каким презрением к этому понятию относилась фрондирующая советская интеллигенция после смерти Сталина. Но для Свиридова это обретшее большое значение в пушкинскую эпоху понятие, пришедшее из немецкой романтической эстетики, не утратило своей силы. И он, исходя уже из сложившихся в зрелые годы критериев и много размышляя над серьёзнейшими проблемами творчества, запишет в своей тетради 1987 года следующее размышление о Шостаковиче:
"Ни один композитор в истории не насаждался так, как насаждался при жизни Шостакович. Вся мощь государственной пропаганды была направлена на то, чтобы объявить этого композитора величайшим музыкантом всех времён и народов. Надо сказать, что и музыкальная среда охотно поддерживала эту легенду. Он был, в полном смысле слова, государственным композитором, откликавшимся на все важные события общественной и политической жизни не только своими бесчисленными статьями, но и бесконечными сочинениями: от симфоний, ораторий до танцев, песен, песенок и т. д. И, несмотря на это насаждение государственным и "квадратно-гнездовым" способом, народным художником он так и не стал ни в своих ремесленных поделках, ни в своих музыкально-философских концепциях, хотя, при всём при том, по отборе от него останется много хорошей, а иногда и прекрасной музыки. Но народность, в том смысле, в каком её понимали Глинка, Мусоргский, Бородин, Чайковский, Рахманинов, — это какое-то другое дело. Какая-то особая (высшая, м<ожет> б<ыть>) форма искусства. "Способность быть народным — это особый талант и очень редкий". Белинский" [49].
При всём обилии книг и статей, биография Шостаковича до сих пор содержит много тайн и по существу всерьёз не написана. Жизнь его отнюдь не была сплошным праздником или, наоборот, мучением. В сравнении с биографиями Есенина или Маяковского, Цветаевой или Ахматовой, Булгакова или Зощенко, не говоря уже о Клюеве или Мандельштаме, Шостакович прожил относительно благополучно. Какой-то сочувствующий ему рок хранил его, выручал в, казалось бы, безнадёжных ситуациях. Трудно себе представить, как можно было после вызовов в печально известный в Ленинграде "Большой дом" (да ещё по делу маршала М. Тухачевского!) попасть из него не в лагерь, а в . . . Ленинградскую консерваторию, да ещё и профессором. Или получить на следующий год после обвинения в формализме в 1948 году очередную Сталинскую премию. Конечно, ему пришлось верой и правдой служить власти. В основательной музыкальной репрезентации советского государства Шостаковичу принадлежит один из ведущих голосов. И власть отдавала должное композитору. Такое бывало в разные времена и с разными творцами. Можно вспомнить, к примеру, Гойю, писавшего портреты именитых испанских грандов и членов королевской семьи, за что он заработал звание "первый живописец короля", и в тоже время написавшего свой страшный фантасмагорический цикл Капричос. Так что слова Свиридова о том, что Шостакович был государственным композитором, при всей их небеспристрастности, всё же были не так далеки от истины. Но главное даже не в этом, а в том, что по отношению к характеристике творчества Шостаковича действительно как-то трудно приложимо такое понятие, как народность. В его высшем, пушкинском понимании. В упоминавшемся выше труде Юргена Хабермаса "Структурное изменение публичной сферы" есть важное для его концепции понятие "публичное резонёрство". Немецкого философа и социолога интересует, в первую очередь, распространение его на экономические и политические диспуты, хотя он отмечает, что резонёрство изначально разгоралось "от произведений искусства и литературы" [50]. В условиях сталинского режима политическое, да, впрочем, и всякое иное публичное резонёрство было практически невозможно. Правда, начиная с хрущёвской "оттепели", постепенно возникала особая, потайная публичная сфера, к примеру, в виде "самиздата". Но с давних времён существовала иная, очень важная для понимания русской культуры сфера, которая не отмечена Хабермасом, но хорошо знакома нам по русской литературе, она имеет коренное название — "народная молва". Молва может быть справедливой или крайне несправедливой, может вознести и Гришку Отрепьева на царский престол, а может проявить крайнее безразличие к расстрелу царской семьи в доме Ипатьева. Народ выражал и своё отношение к искусству.
Любительские суждения об искусстве сопровождали и первые конкурсы на соискание Ленинской премии. В Российском государственном архиве литературы и искусства в фонде Комитета по Ленинским премиям хранится папка с письмами-отзывами о кандидатурах, выдвинутых на соискание Ленинских премий 1958 года. В том числе и по музыке. Эти отзывы различны, есть и просто ругательные, есть и хвалебные. Коллективные и одиночные. Подписанные и неподписанные. Принадлежащие людям разного возраста и социального происхождения. Обстоятельные и краткие. Отзывы получили не все кандидаты. Но из тех, кто в какой-то степени оставил неравнодушным общественность, наибольшее количество получили Хренников, Свиридов и Шостакович. Наиболее откровенные, хотя порой и наивные отзывы принадлежат людям, мягко говоря, невысокого культурного уровня. Привожу один такой характерный отзыв об Одиннадцатой симфонии:
"Шостакович Д. Д. — Одиннадцатая симфония "1905 год". Каждый год его произведения выдвигаются на премию "знатоками музыки". Народ же его музыку не только не любит, но удивляется, что в ней находят специалисты. 27/111-58 г. Подпись неразборчива" [51].
А вот отзыв человека из провинции о Поэме памяти Сергея Есенина:
"Вх. № 118 от 19/11-58 г. В Комитет по Ленинским премиям. По вашей просьбе, опубликованной в "Известиях" от 15 февраля, шлю вам, дорогие товарищи, своё мнение о выдвинутых кандидатурах. Мои исходные позиции: я считаю, что Ленинская премия должна присваиваться за работы, затрагивающие и блестящие, решающие задачи, определяющие основные судьбы нашей Родины. В этом свете я считаю необходимым присвоить Ленинские премии:
A). В области литературы 1. Стельмах М. А. "Кровь людская — не водица"
Б). В области музыки 1. Свиридову Г. В. Памяти Сергея Есенина — из уважения к душе русского народа (а не просто к поэту Есенину и связанной с ним музыки) /выделено мной. — А. Б ./
B). В области изобразительных искусств 1. Девятову М. М. — за "Октябрьский ветер"
Г). В области театрального искусства 1. Завадскому Ю. А. и Новикову Б. К. — за "Дали неоглядные".
Д). В области кино 1. Зархи А. Г., Рыбникову Н. Н. — за кинофильм "Высота"
15/11-58 г. Инженер В. Степанов Томилино, М.-Рязанской ж. д. Улица Гаршина, дом 20, кв. 2" [52].
В одной из тетрадей Разных записей у Свиридова о Поэме можно прочитать следующее: "Первая моя осознанно Русская вещь была Поэма памяти Сергея Есенина. Здесь Россия стала темой для творчества" [53]
Н-да уж. Белоненко в своей идее противопоставлять ДД и Свиридова уже не видит границ здравого смысла. Приводить в качестве некоего аргумента список предложенный инженером В.Степановым с фильмом Высота и Уважением к русской душе - это уже за гранью понимания.
Народность? А так ли народна музыка Баха или Вагнера, Малера или даже заигранного насквозь Чайковского, чтобы упрекать в ненародности музыку Шостаковича? Я не говорю об отдельных шлягерах, которые есть у всех, а о сути творчества любого гения. И если Свиридов так народен, то почему его музыку наш народ не знает так же как любую другую?
Свиридов хорош сам по себе, вне всякой связи с тем, что плох Шостакович. А тема Белоненки не стоит того, чтобы обсуждать всерьез его псевдонаучные или околосоцологические экзерсисы.
Белоненко, конечно, не искусствовед. Поэтому в его исследовании очень мало о главном -- о музыке. Что есть, то есть. Кроме того, по мере написания книги и её журнальной публикации, он уже давно вывалился за рамки темы, заявленной в заголовке. А периодические попытки вернутся в её русло часто выглядят надуманными.
Если чем книга и ценна, то это фактографическим материалом, нарытым в архивах.
В защиту списка инженера Степанова скажу только, что он цитируется Белоненко не в качестве аргумента, а для воссоздания общей атмосферы. Надо сказать, что эта задача ему удаётся.
В приснопамятные времена (очень близкие к цитируемому инженеру Степанову) общая атмосфера могла быть выражена формулой - я Пастернака не читал, но скажу...
А список инженера не говорит в пользу его автора и Белоненко его цитирующего хотя бы потому что, если память не изменяет, в 1957 вышел фильм Летят журавли. Почувствуйте разницу с в общем дешевеньким фильмом Высота включенным в список. Белоненко считает список инженера "аргументом народности", только в этом случае по моему этот список говорит не в пользу народа его составившего.
Константин, отмечу, что процитированные суждения Белоненко предваряет такой нелицеприятной характеристикой: "Наиболее откровенные, хотя порой и наивные отзывы принадлежат людям, мягко говоря, невысокого культурного уровня".
Так в этом и противоречие - уровень культуры человека не высок, но все равно молодец, раз за Свиридова подписался. Еще раз повторюсь, что народность очень сомнительное качество для искусства.
Цитата из инженера -- это просто расхожее мнение тех времён (с середины 50-х примерно до конца 70-х), что если Есенин -- значит это что-то такое... родное, народное (а со времени Великой Отечественной национальное, исконно русское оказалось в чести -- Александр Невский, Иван Грозный, Пётр Первый; в конце концов, "дубина народной войны" у Льва Николаевича). По отношению к Есенину это такой же штамп, как по отношению к его собрату по перу "Пастернака не читал, но..." На самом деле, те, которые так говорили, не только Пастернака не читали, но и в Свиридова не вслушивались. В "Памяти Сергея Есенина" Свиридов словами поэта говорит о гибели России в пожаре революции -- ни больше, ни меньше.
Ради вселенского братства людей Радуюсь песней смерти твоей
Что же касается "народности" в музыке, то Вы совершенно правы -- это тема действительно очень интересная и очень неоднозначная.
Ну, лично я давно уже высказал свое мнение - когда книги о Шостаковиче выкладывал. Шостакович, при всем при том - "интеллигентский" композитор. И он "народен" постольку, поскольку интеллигенция - часть народа.. "Лучшая" или "единственно репрезентативная" - это уже "дальнейшее уточнение"
Не путайте искусство и масскульт. Настоящее искусство всегда далеко от "народа", ибо просто ему непонятно. Потому и народность музыки Свиридова это сугубо умозрительное качество, которым ее наделяют русофильско настроенные товарищи. Отдельные вещи Свиридова великолепны, но совсем не потому что они "народны", а сугубо в силу посетившего их автора вдохновения. А всякую Метель это, уж простите, даже и обсуждать не имеет смысла.
И ответьте себе и всем на простой вопрос - как так случилось, что народный Свиридов пережил ненавистного "интеллигентского" Шостаковича на 23 года, но это никак не помогло его музыке за это время хоть сколько-нибудь вытеснить из репертуара музыку его антагониста. И кстати, со смерти Свиридова прошло уже больше 20 лет, а воз и ныне там. Белоненко вот потеет и дышит пылью в архивах, а толку ноль. Может проблема не в ДД и не в понятии народность?
Ну, "репертуар"-то определяет достаточно узкая группа людей - это не вполне довод. Скажем, на сегодняшнем Западе оперы Генделя ставят часто, в России - очень редко, даже после падения СССР, когда можно было ссылаться на "цензуру". Имеет ли это отношение к "качеству" самих опер Генделя?
Можно ли поименно узнать кого вы имеете ввиду под "довольно узким кругом людей"?
Начиная с перестройки никому вообще нет дела на государственном уровне до репертуара филармоний и иных концертных организаций. Разве что в последнее время упор на патриотизм пошел, так это должно быть только плюсом к реноме Свиридова. Ан нет. Как не играли Свиридова так и не играют. У нас вот был фестиваль его к 100 летию, Белоненко приезжал, читал лекции, серия концертов прошла. Только и до фестиваля и после как буд-то Свиридова на свете не было.
И я не говорю, что это хорошо, скорее наоборот. Я только не понимаю при чем здесь ДД, тем более сейчас? Немного раньше всякие Денисовы и Уствольские стонали, что их зажимали из-за ДД и чуть ли не он сам ложился грудью на амбразуру, чтобы их музыку не играли.
И вот и получается, что и "новаторы" и "консерваторы" все "натерпелись" от "интеллигентского" ДД, но только это никак не помогает продвижению их музыки сегодня, когда нет не только ДД, но и почти всех, кто видел его при жизни. И если это не говорит о качестве их музыки, то тогда о чем это может говорить? А, пальмира? Почему же ДД играют во всем мире, а ни Денисова, ни Свиридова даже у нас нет?
Ну а на счет вашей апелляции к операм Генделя скажу, что пример крайне неудачный. Во-первых у нас много чего не играют и другого, гораздо более интересного, чем оперы Генделя. А главное, используя любимый вами и Белоненко термин народность хочется спросить - где в этом смысле Гендель, а где Свиридов для русского человека? То, что у нас Генделя не играют в этом контексте вполне логично, ибо русской народности в нем ни на грош, почему же Свиридова нет?
Мне просто хотелось бы услышать от вас, как проводника идей Белоненко, ответ на простой вопрос - если раньше успеху всех советских композиторов, а не только Свиридова мешал ДД (что для меня представляется абсолютно логичным имея ввиду сам музыкальный материал, а не весь антураж вокруг имен авторов), то что им мешает сейчас? И если выясняется, что в сегодняшнем неуспехе их музыки уже виноват не ДД лично,а ряд иных факторов, то почему вы не допускаете мысль, что и при жизни ДД его влияние на равнодушие исполнителей и публики к их музыке также сильно преувеличено?
А что с "Метелью" не так? По-моему, это великая в своем роде музыка. Тем более, Вы сами пишете о репертуаре, т.е. количестве исполнений, итд. "Метель" в этом отношении явно выделяется как талантом композитора, качеством музыки, так и ее доступностью для массового слушателя. Для меня Шостакович - это величайший композитор 20-го века. Но многие мои знакомые и друзья, не учившиеся в музшколе не "понимают" и не хотят слушать его музыку. А "Метель" слушают с удовольствием. И за одно это я низко кланяюсь Свиридову.
Я против "Метели" Свиридова ничего не имею. Милая музычка, простейшая в области интонационной составляющей, соответственно легко ложащаяся на слух. Сказать, что это лучшее, что написал Свиридов я не могу. У него есть ряд романсов и хоров, которые несопоставимо выше во всех смыслах, чем "Метель" и для композитора, который претендует на роль серьезного автора подобное сочинение просто не может быть "визитной карточкой". Это все равно, что судить о Шостаковиче по Романсу из "Овода" или Песне о встречном. Это все неплохо для композитора типа уважаемой мной А.Н.Пахмутовой, узкого специалиста в специфическом жанре эстрадной песни.
Если же говорить о противопоставлении Свиридова и ДД, то для меня очевидно, что Свиридов не мог бы написать сочинение уровня Восьмой симфонии Шостаковича, собственно он его и не написал, а ДД без особых усилий написал бы свою "Метель", которая возможно была бы не хуже, а может и лучше чем свиридовская.
При всем при этом, хочу еще раз повторить, что ни коим образом не хочу как-то унизить или оскорбить память ГВ. Его музыка хороша сама по себе и без всяких глупейших сравнений с ДД. Просто вслед за Белоненко не стоит себя обманывать, что подобными противопоставлениями Свиридов получает какие-то дополнительные дивиденды.
Я согласен с Вами в главном. Но не согласен в двух моментах. Хоть я и дилетант, но Метель и Пахмутова - это нечто совсем разное. Не только в плане жанровом. Все-таки, Метель прекрасно "иллюстрирует" или дополняет Пушкина. Поэтому это все-таки достаточно богатая музыка (иначе она не решала бы своих "изобразительных" задач). Если не в интонационном плане, то хотя бы в плане оркестровых красок. Все-таки, это интереснее Пахмутовой именно в музыкальном отношении. И мелодии Метели популярны не потому, что просты, а потому что они все-таки прекрасны. И второе. Не думаю, что Шостакович "легко" написал бы такое произведение, как Метель (именно в плане узнаваемости и популярности мелодий). У него не так много "шлягеров", подобных тем, о которых Вы упомянули. Он не был так же продуктивен в отношении сочинения прекрасных мелодий, как в других отношениях. Этим свойством своего дарования ДД напоминает Баха. Хотя оба - величайшие композиторы. И, в конце концов, прекрасную мелодию может сочинить не самый выдающийся композитор. Есть Вальс Доги, есть прекрасная музыка к фильмам Таривердиева. А вот сочинение, такое как Восьмая симфония, не имеет себе равного.
На счет мелодического дара, это вообще очень непростой вопрос. Считать ли шлягерность отдельных мелодий показателем мелодической одаренности автора? К тому же шлягерность отдельных тем, если ее вообще стоит брать во внимание, это не всегда показатель качества собственно мелодии. Возьмите хоть Танец маленьких лебедей, хоть Танец с саблями.
Шостакович, как профессионал высочайшего уровня, мог писать очень доступные мелодии для неподготовленных слушателей. Помимо двух мной названных можно вспомнить "Родина слышит, Родина знает", кое-что из детских пьес для рояля, но в своей основной музыке такие мелодии ему просто были не нужны. И многие на этом основании делают вывод, что ДД был не очень хорошим мелодистом. Но и в серьезной музыке у него есть мелодические шедевры. Возьмите побочную партию в первой части Восьмой. Она никогда не будет шлягером, но эта тема гениальна, и помимо всего прочего она и просто как мелодия прекрасна.
А, например, Прокофьев, который профессионалами считается великим мелодистом и справедливо считается таковым на деле не сочинил ни одного "классического" шлягера, который бы мог насвистеть рядовой труженик.
Свиридов в плане тематизма исконно русский композитор, и "Метель" полностью пронизана интонациями русского мелоса, но в целом я ничего шедеврального в этой музыке не слышу. Собственно сам Свиридов и не ставил себе какой-то сверхзадачи в этой киномузыке и как сюита она именуется - музыкальные иллюстрации. Что вполне корректно для содержания этих пьес.
Ну да, шлягерность в конечном счете не критерий, я, как любитель, полагаюсь в оценке мелодии только на свой вкус. Я не имел ввиду, что Шостакович не мог сочинить прекрасную мелодию, просто мне кажется, что у великих "мелодистов" - Моцарт, Мендельсон, Прокофьев, эти мелодии как бы россыпями - щедро и в огромном количестве. Вчера как раз слушал в киевской филармонии концерт для скрипки и ф-но Мендельсона. Не самое удачное его сочинение, но сколько там прекрасных мелодий! У Шостаковича есть гениальные мелодии, но мне кажется, что в этом отношении его музыка как бы более "скупа", что-ли...
Вы правы. Но я думаю, что это его сознательный выбор. Хотя прекрасных тем у него достаточно много, но на фоне того, в чем ему вообще не было равных - в образах злых, они часто оказываются как бы в тени. Тем важнее их роль в драматургии целого.
Согласен. Мне очень понравилось Ваше определение - "драматургия целого". Действительно в лучших сочинениях Шостаковича, у него все настолько подчинено единому замыслу и настолько идеально выражает этот замысел, что туда уже ничего не добавить. В этом смысле никакие другие мелодии ему были не нужны. Спасибо за обсуждение.
Пальмира, давайте не будем лукавить. И Шостакович, и его ученик Свиридов -- равно интеллигентские композиторы. Яблоко от яблони недалеко падает. Истинно народными коммерчески успешными продуктами у нас являются... как бы это помягче выразиться... шансон с яйцами (в противоположность просто шансону) и поющие трусы (в противоположность просто эстраде).
Так что, дискутируя о народности, предлагаю держаться в рамках классической музыки и не апеллировать к критерию массовости.
Откровенно говоря, я считаю, что упирать на то, что Свиридов - ученик Шостаковича, вряд ли стоит. Свиридов слишком от него отличается, причем отличался даже с первых шагов, не говоря уже о зрелом творчестве...
Я думаю, что это безусловно наложило отпечаток на творчество Свиридова. Где-то через притяжение, где-то через отталкивание...
Но в частном контексте нашего обсуждения это действительно не важно. Принадлежность творчества их обоих к "интеллигентскому" направлению определяется общностью традиции, а не отношениями учительства-ученичества.
Белоненко "примеряется на мнения" не для выработки собственной позиции и не для убеждения своих читателей, а для адекватного изображения эпохи в историческом исследовании. Процитированное мнение достаточно типично как для массового (неподготовленного) слушателя тех времён, так и для советской прессы, охотно публикующей такого рода обращения в редакцию.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Аудио/видеозаписи и литература предоставляются исключительно для ознакомления. После ознакомления они должны быть удалены, иначе, вероятно, Вами будет нарушен закон "об авторском праве и смежных правах".
Меню сайта
Помощь тяжело больным детям. 
ПОГРУЖЕНИЕ В КЛАССИКУ. Здесь живет бесплатная классическая музыка в mp3 и других форматах.