Jules MassenetE.Hartle
The London Voices
National Philharmonic Orchestra
Richard Bonynge (cond.)APE - 185 MB, MP3/200+[vbr] - 82 MB
http://mshare.ru/1284120534
Пароль -
intoclassicsВ основу сюжета балета положена басня Лафонтена "Цикада и муравей".
К вопросу о сюжете.
«Всем известно, что великий наш баснописец И. А. Крылов
заинтересовался басней французского поэта Лафонтена «Цикада и муравей».
Надо сказать, что сам «Ванюша Лафонтен», в свою очередь, позаимствовал
сюжет этой басни у великого грека Эзопа; от Эзопа к Лафонтену в стихи
пробралось вместо обычного европейского кузнечика (по-французски
«грийон») другое, особенно характерное для Средиземноморья, певучее и
громкоголосое насекомое — цикада (la cigale, «ля сигаль» по-французски).
Задумав перевести, или, точнее, переложить на русский язык эту басню,
Крылов столкнулся с некоторыми затруднениями.
Лафонтен был француз. Он говорил и думал по-французски. Для него
«муравей» был «ля фурми»; слово это во Франции женского рода. К женскому
роду относится и слово «ля сигаль», означающее южную неумолчную певунью
цикаду. Муравья (или «мураве´ю») французы, как и мы, испокон веков
считают образцом трудолюбия и домовитости. Поэтому у Лафонтена очень
легко и изящно сложился образ двух болтающих у порога муравьиного жилища
женщин-кумушек: хозяйственная «мураве´я» отчитывает легкомысленную
певунью цикаду.
Чтобы точнее передать всё это на русском языке, Крылову было бы
необходимо прежде всего сделать «муравья» «муравьицей», а такого слова у
нас нет. Пришлось оставить его муравьем, и в новой басне изменилось
основное: одним из беседующих оказался «крепкий мужичок», а никак не
«кумушка». Но это было еще не все.
Слово «цикада» теперь существует в нашем литературном языке, но оно
проникло в него только в XIX веке, когда Россия крепко встала на берегах
Черного моря, в Крыму и на Кавказе. До того наш народ с этим
своеобразным насекомым почти не сталкивался и названия для него не
подобрал. Народной речи слово «цикада» неизвестно, а ведь И. А. Крылов
был великим мастером именно чисто народных, понятных и доступных каждому
тогдашнему простолюдину, стихотворных произведений. Сделать второй
собеседницей какую-то никому не понятную иностранку «цикаду» он,
разумеется, не мог.
Тогда вместо перевода Крылов написал совсем другую, уже собственную,
свою басню. В ней все не похоже на Лафонтена: Разговор происходит не
между двумя кумушками, а между соседом и соседкой, между „скопидомом"
муравьем и беззаботной „попрыгуньей" стрекозой.
«Не оставь меня, кум милый!» — пищит она.
«Кумушка, мне странно это!» — отвечает он.
Понятно, почему Крылов заставил беседовать с муравьем именно
стрекозу: он вовсе не желал, чтобы разговаривали двое «мужчин» —
«муравей» и «кузнечик». В результате же в басне появился странный гибрид
из двух различных насекомых. Зовется это существо «стрекозой», а
«прыгает» и «поет» «в мягких муравах», то есть в траве, явно как
кузнечик. Стрекозы — насекомые, которые в траву попадают только
благодаря какой-нибудь несчастной случайности; это летучие и воздушные,
да к тому же совершенно безголосые, немые красавицы. Ясно, что, написав
«стрекоза», Крылов думал о дальнем родиче южной цикады, о нашем
стрекотуне-кузнечике.»
Лев Успенский: «Слово о словах», Глава 7, «Поступь веков»