В биографии Глинки есть один крохотный эпизод. После многодневного пира
в семейной усадьбе гости собираются разъезжаться. Одеваются, запрягают
лошадей, и вдруг кто-то произносит – господа, а жаль расставаться! И все
снимают шубы и начинают по новой. Латышский композитор Георг Пелецис
сочувственно цитировал этот фрагмент в одном из своих интервью, превратив его практически в символ веры. В старой музыке осталось так много всего
прекрасного, забытого, брошенного – жаль расставаться!
Кажется, что необарочный ансамбль Novoselie появился, зачарованный
той же идеей. Поначалу они тщательно и честно исполняли музыку, которая родилась в России в первой половине XVIII века и представляла собой
наивное соединение европейского барокко с русской духовной музыкой
и фольклором. Это музыка получила название «петровских кантов» и была
прямым, хотя и не самым известным следствием петровских реформ.
Затем, как часто бывает с аутентистами, Novoselie с буквы переключились
на дух музыки, стараясь упирать не на исторически верное, а на эмоционально точное. А закончили и вовсе чистой фантазией – или, говоря аккуратнее,
стилизацией. Основатель ансамбля, композитор Руст Позюмский, спев и сыграв достаточное количество подлинных петровских кантов, пишет теперь
свои собственные – и слова, и музыку. Этот альбом из них и состоит. Здесь
всего два подлинных напева той эпохи, остальное сочинено здесь и сейчас,
и одновременно – там и тогда.
Могли ли существовать такие канты в XVIII веке? И да и нет. Петровские
канты исполнялись а капелла – насколько нам известно, они никогда не пелись с инструментальным сопровождением (если не считать фанфар и литавр). Связано это отчасти с тем, что на Руси просто не хватало авторов,
способных играть модную западноевропейскую барочную музыку. Империя
была еще не настолько богата, чтобы массово нанимать европейских музыкантов, великая эпоха иностранных исполнителей при дворе начнется чуть
позже. Позюмский, много лет играющий и изучающий барочную музыку,
воображает себя кемто вроде гостя из будущего, решающего срочную проблему импортозамещения: посланец из Петербурга XXI века помогает Петру
Первому наладить производство виольных консортов.
Слушателей того времени – по крайней мере, москвичей – могли смутить
и высокие голоса певиц, Алисы Тен и Марфы Семёновой. Антиохийский патриарх Макарий, путешествовавший в XVII веке из Украины в Москву, отмечал, что
московиты ценят «густые, грубые и басистые голоса», а высокие напевы считают неприличными. Как бы они отнеслись к сочетанию девичьих голосов и вызывающе самостоятельного переплетения виольных партий – мы не знаем.
Петровские канты были вполне революционной музыкой сами по себе:
новинкой была сама идея многоголосного, гармонически ориентированного пения. Музыковед Нина Герасимова-Персидская называет «молодой и дерзкий кант» восточнославянским вариантом stile imbastardido – смешанным, «порченым» стилем западноевропейского барокко. Этот древнерусский бастард-поп с равной горячностью и легкостью смешивал высокий и низкий штиль, украинизмы и полонизмы, латинскую ересь и жалобную лирику, духовные стихи и сомнительные шутки, русское и античное – в общем, «на горах Валдайских сидел Аполлон», как поется в одном из кантов.
Сны о старом фольклоре и Новой волне, которые он увидел, сидя на красивом холме, – это и есть музыка Novoselie. Слишком прекрасная, чтобы быть
реальной, и слишком насущная, чтобы оказаться фантазией.
Алексей Мунипов