Добавлено (26 Июнь 10, 02:05)
---------------------------------------------
С другой стороны....Вот нашёл что, почти по теме

С. С. Прокофьев
Могут ли иссякнуть мелодии?

В письме в редакцию журнала "Пионер" Сеня Хайкин спрашивает: может ли наступить момент в развитии музыки, когда иссякнут все мелодии, все певучие сочетания нот? В самом деле, музыку пишут так много и сочиняют ее так давно, что может показаться, будто скоро нельзя будет выдумать новую мелодию и надо будет повторять старое.

Попробуем проверить, так ли мало возможных комбинаций для построения
мелодии. Для примера обратимся в мир шахмат, так как я уверен, что
большинство читателей "Пионера" знакомы с этой игрой. И я тоже очень ее люблю. Так вот я знал одного шахматиста, у которого возникла мысль написать такую книгу, в которой был бы указан лучший ответ при любом положении. Посмотрим, что из этого получилось. Шахматную партию белые могут начать восемью различными пешками на один или на два хода и четырьмя различными ходами коней, итого двадцатью способами. На любой из этих ходов черные могут ответить тоже двадцатью способами; помножим двадцать на двадцать - это составит уже 400 вариантов ко второму ходу белых или 8 тысяч вариантов ко второму ходу черных. К четвертому ходу белых будет приблизительно 60 миллионов вариантов, а между тем можно сказать, что партия еще не началась. Таким образом, затею написать эту книжку пришлось оставить.

Что же происходит в музыке? Мы начинаем мелодию с какой-нибудь ноты. Для второй ноты мы можем выбрать любую из тех, которые лежат в пределах октавы вверх или октавы вниз. Октава вверх имеет 12 нот, и столько же имеет октава вниз. Если к этому мы прибавим еще ту же ноту, с которой мы начали (ибо в мелодии мы можем повторять одну ноту два раза), то в нашем распоряжении для второй ноты мелодии будет уже 25 вариантов, а для третьей - 25 умноженное на 25, то есть 625 вариантов.
Теперь вообразите не особенно длинную мелодию, например, в восемь нот. Сколько вариантов представится для этой мелодии? А вот сколько: 25 помноженное на 25 шесть раз, иначе говоря, 25 в седьмой степени. Сколько же это составит? Возьмите карандаш и бумагу и испишите математическими вычислениями целый лист, выйдет, кажется, около шести миллиардов возможностей. Я не хочу сказать, что в нашем распоряжении имеется шесть миллиардов мелодий. Существует шесть миллиардов комбинаций, из которых композитор имеет возможность выбрать такие, которые будут мелодичны. Но это еще не все. Ведь ноты бывают разной длительности, и ритм совершенно меняет лицо мелодии. Кроме того, гармония, подголоски, аккомпанемент тоже придают мелодии совершенно иной характер. Отсюда следует, что шесть миллиардов надо еще много раз помножить, чтобы использовать все представляющиеся возможности. Очень интересно то обстоятельство, что человеческий слух постоянно меняется. То, что людям нравилось несколько сот лет тому назад, оставляет их равнодушными теперь, и наоборот, мелодии, которые казались совсем не мелодиями раньше, через несколько столетий воспринимаются как красивые и интересные.

Многие из читателей "Пионера" видели, вероятно, фильм "Александр Невский". Так вот я написал музыку, сопровождающую эту картину. Те, кто видел фильм, помнят, что тевтонские крестоносцы, идя в атаку, поют католические псалмы. Так как действие происходило в XIII веке, я прежде всего заинтересовался, какая же была музыка, которую в то время пели католики. Из библиотеки Московской консерватории я достал книгу, в которой были собраны католические песнопения разных веков. И что же? Эта музыка была настолько чужда нам, что от ее применения в фильме пришлось отказаться. Несомненно, крестоносцы, идя в бой, пели ее с каким-то исступлением, а между тем на теперешний слух она производила впечатление холодной и равнодушной. В результате я должен был отбросить ее и сочинить для крестоносцев такую музыку, которая, на наш современный взгляд, лучше всего изображала бы требуемый момент.

Обратный пример: когда сочетание звуков, казавшееся раньше немелодическим, становилось позднее прекрасной мелодией, можно найти у целого ряда великих классических композиторов. Когда Бетховен сочинял свои мелодии, они были так новы, что многие из современников говорили: "Этот глухой старик не слышит, что он сочиняет". Между тем Бетховен правильно угадал будущее, и его мелодии доставляют нам наслаждение через 100 лет после его смерти. То же самое было с Вагнером, Листом и многими другими замечательными композиторами. Следовательно, комбинации, которые отвергнуты были раньше как немелодичные, могут в будущем оказаться замечательными мелодиями.

Есть и еще одна возможность для расширения музыки. Ведь гамма, которой мы сейчас пользуемся, не всегда существовала в том виде, как сейчас, ее ввел во всеобщее пользование Бах 200 лет тому назад. До него же гамма была хотя и похожая, но несколько иная и допускала меньше возможностей. За последнее время у музыкантов часто возникала мысль: нельзя ли существующую гамму развить дальше? В этом отношении интересны труды советского ученого Оголевца, который предложил разделить октаву не на 12 частей, а на 17. К этой мысли он пришел не случайно, а путем длительных и подробных изучений как нашей гаммы, так и некоторых гамм восточных народов. Ему были отпущены специальные средства для того, чтобы построить сначала фисгармонию, а потом рояль с октавой, состоящей из 17 звуков. Для этого каждая черная клавиша была разделена поперек, что дало возможность человеку, умеющему играть на рояле, с большой легкостью приучаться к новому
инструменту.

Сейчас еще трудно гадать, привьется ли изобретение Оголевца, но те, которые играли на его инструменте, утверждают, что он дает комбинации звуков гораздо более интересные, чем употребляемая нами 12-тонная гамма. Если этот инструмент войдет в употребление, то не следует думать, что он вытеснит существующий у нас рояль, потому что слишком уже много хорошей музыки было до сих пор написано для рояля и никто не пожелал бы с ним расстаться. Но оба инструмента могут существовать параллельно, и тогда какое огромное новое поле откроется для мелодии!
Поэтому не будем расстраиваться, что наступит момент, когда нельзя будет сочинять иначе, как повторяя ранее сочиненную музыку. Много подобных неприятностей грозит нам в будущем. Если подумать, так прямо голова пойдет кругом. Например, когда-нибудь солнце погаснет, земля остынет, и - подумайте, что за ужас! - вокруг темной звезды, которая была когда-то солнцем, будут носиться не планеты, а холодные гробы...
Зачем нам беспокоиться о том, что будет через несколько миллионов лет? Лучше выучимся любить настоящую хорошую музыку. А что такое настоящее, хорошее? Это не пошленькие песенки, которые нравятся сразу, но назавтра надоедают так, что их невозможно слушать, а та музыка, корни которой лежат в классических сочинениях и народных песнях. Почему же, спросите вы, классическая и народная музыка и есть настоящая хорошая? Потому что она проверена уже десятки и даже сотни лет, и как ее любили раньше, так любят и теперь.

("Пионер", 1939, N7, с. 80-83)

Кстати, это страшное предупреждение оттуда: "смотрите, не сделайтесь чем-то вроде Зибелиуса"