Постановление Политбюро ЦК ВКП(б)
Об опере "Великая дружба" В. Мурадели
10 февраля 1948 г.
Опубликовано: газета "Правда". 11 февраля 1948 года

ЦК ВКП(б) считает, что опера «Великая дружба» (музыка В. Мурадели, либретто Г. Мдивани), поставленная Большим театром Союза ССР в дни 30-й годовщины Октябрьской революции, является порочным как в музыкальном, так и в сюжетном отношении, антихудожественным произведением.

Основные недостатки оперы коренятся прежде всего в музыке оперы. Музыка оперы невыразительна, бедна. В ней нет ни одной запоминающейся мелодии или арии. Она сумбурна и дисгармонична, построена на сплошных диссонансах, на режущих слух звукосочетаниях. Отдельные строки и сцены, претендующие на мелодичность, внезапно прерываются нестройным шумом, совершенно чуждым для нормального человеческого слуха и действующим на слушателей угнетающе. Между музыкальным сопровождением и развитием действия на сцене нет органической связи. Вокальная часть оперы — хоровое, сольное и ансамблевое пение — производит убогое впечатление. В силу всего этого возможности оркестра и певцов остаются неиспользованными.

Композитор не воспользовался богатством народных мелодий, песен, напевов, танцевальных и плясовых мотивов, которыми так богато творчество народов СССР и, в частности, творчество народов, населяющих Северный Кавказ, где развертываются действия, изображаемые в опере. В погоне за ложной «оригинальностью» музыки композитор Мурадели пренебрег лучшими традициями и опытом классической оперы вообще, русской классической оперы в особенности, отличающейся внутренней содержательностью, богатством мелодий и широтой диапазона, народностью, изящной, красивой, ясной музыкальной формой, сделавшей русскую оперу лучшей оперой в мире, любимым и доступным широким слоям народа жанром музыки.

Исторически фальшивой и искусственной является фабула оперы, претендующая на изображение борьбы за установление советской власти и дружбы народов на Северном Кавказе в 1918—1920 гг. Из оперы создается неверное представление, будто такие кавказские народы, как грузины и осетины, находились в ту эпоху во вражде с русским народом, что является исторически фальшивым, так как помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы.

ЦК ВКП(б) считает, что провал оперы Мурадели есть результат ложного и губительного для творчества советского композитора формалистического пути, на который встал т. Мурадели. Как показало совещание деятелей советской музыки, проведенное в ЦК ВКП(б), провал оперы Мурадели не является частным случаем, а тесно связан с неблагополучным состоянием современной советской музыки, с распространением среди советских композиторов формалистического направления.

Еще в 1936 году, в связи с появлением оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», в органе ЦК ВКП(б) «Правда» были подвергнуты острой критике антинародные, формалистические извращения в творчестве Д. Шостаковича и разоблачен вред и опасность этого направления для судеб развития советской музыки. «Правда», выступавшая тогда по указанию ЦК ВКП(б), ясно сформулировала требования, которые предъявляет к своим композиторам советский народ. Несмотря на эти предупреждения, а также вопреки тем указаниям, какие были даны Центральным Комитетом ВКП(б) в его решениях о журналах «Звезда» и «Ленинград», о кинофильме «Большая жизнь», о репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению, в советской музыке не было произведено никакой перестройки. Отдельные успехи некоторых советских композиторов в области создания новых песен, нашедших признание и широкое распространение в народе, в области создания музыки для кино и т. д., не меняют общей картины положения. Особенно плохо обстоит дело в области симфонического и оперного творчества. Речь идет о композиторах, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как тт. Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский и др., в творчестве которых особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам. Характерными признаками такой музыки является отрицание основных принципов классической музыки, проповедь атональности, диссонанса и дисгармонии, являющихся якобы выражением «прогресса» и «новаторства» в развитии музыкальной формы, отказ от таких важнейших основ музыкального произведения, какой является мелодия, увлечение сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию, в хаотическое нагромождение звуков. Эта музыка сильно отдает духом современной модернистской буржуазной музыки Европы и Америки, отображающей маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик.

Существенным признаком формалистического направления является также отказ от полифонической музыки и пения, основывающихся на одновременном сочетании и развитии ряда самостоятельных мелодических линий, и увлечение однотонной, унисонной музыкой и пением, зачастую без слов, что представляет нарушение многоголосого музыкально-песенного строя, свойственного нашему народу, и ведет к обеднению и упадку музыки.

Попирая лучшие традиции русской и западной классической музыки, отвергая эти традиции, как якобы «устаревшие», «старомодные», «консервативные», высокомерно третируя композиторов, которые пытаются добросовестно осваивать и развивать приемы классической музыки, как сторонников «примитивного традиционализма» и «эпигонства», многие советские композиторы, в погоне за ложно понятым новаторством, оторвались в своей музыке от запросов и художественного вкуса советского народа, замкнулись в узком кругу специалистов и музыкальных гурманов, снизили высокую общественную роль музыки и сузили ее значение, ограничив его удовлетворением извращенных вкусов эстетствующих индивидуалистов.

Формалистическое направление в советской музыке породило среди части советских композиторов одностороннее увлечение сложными формами инструментальной симфонической бестекстовой музыки и пренебрежительное отношение к таким музыкальным жанрам, как опера, хоровая музыка, популярная музыка для небольших оркестров, для народных инструментов, вокальных ансамблей и т. д. Всё это с неизбежностью ведет к тому, что утрачиваются основы вокальной культуры и драматургического мастерства и композиторы разучиваются писать для народа, свидетельством чего является тот факт, что за последнее время не создано ни одной советской оперы, стоящей на уровне русской оперной классики.

Отрыв некоторых деятелей советской музыки от народа дошел до того, что в их среде получила распространение гнилая «теория», в силу которой непонимание музыки многих современных советских композиторов народом объясняется тем, что народ якобы «не дорос» еще до понимания их сложной музыки, что он поймет ее через столетия и что не стоит смущаться, если некоторые музыкальные произведения не находят слушателей. Эта насквозь индивидуалистическая, в корне противонародная теория в еще большей степени способствовала некоторым композиторам и музыковедам отгородиться от народа, от критики советской общественности и замкнуться в свою скорлупу.

Культивирование всех этих и им подобных взглядов наносит величайший вред советскому музыкальному искусству. Терпимое отношение к этим взглядам означает распространение среди деятелей советской музыкальной культуры чуждых ей тенденций, ведущих к тупику в развитии музыки, к ликвидации музыкального искусства.

Порочное, антинародное, формалистическое направление в советской музыке оказывает также пагубное влияние на подготовку и воспитание молодых композиторов в наших консерваториях, и, в первую очередь, в Московской консерватории (директор т. Шебалин), где формалистическое направление является господствующим. Студентам не прививают уважение к лучшим традициям русской и западной классической музыки, не воспитывают в них любовь к народному творчеству, к демократическим музыкальным формам. Творчество многих воспитанников консерваторий является слепым подражанием музыке Д. Шостаковича, С. Прокофьева и др.

ЦК ВКП(б) констатирует совершенно нетерпимое состояние советской музыкальной критики. Руководящее положение среди критиков занимают противники русской реалистической музыки, сторонники упадочной, формалистической музыки. Каждое очередное произведение Прокофьева, Шостаковича, Мясковского, Шебалина эти критики объявляют «новым завоеванием советской музыки» и славословят в этой музыке субъективизм, конструктивизм, крайний индивидуализм, профессиональное усложнение языка, т.е. именно то, что должно быть подвергнуто критике. Вместо того, чтобы разбить вредные, чуждые принципам социалистического реализма взгляды и теории, музыкальная критика сама способствует их распространению, восхваляя и объявляя «передовыми» тех композиторов, которые разделяют в своем творчестве ложные творческие установки.

Музыкальная критика перестала выражать мнение советской общественности, мнение народа и превратилась в рупор отдельных композиторов. Некоторые музыкальные критики, вместо принципиальной объективной критики, из-за приятельских отношений стали угождать и раболепствовать перед теми или иными музыкальными лидерами, всячески превознося их творчество. Всё это означает, что среди части советских композиторов еще не изжиты пережитки буржуазной идеологии, питаемые влиянием современной упадочной западноевропейской и американской музыки.

ЦК ВКП(б) считает, что это неблагоприятное положение на фронте советской музыки создалось в результате той неправильной линии в области советской музыки, которую проводили Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР и Оргкомитет Союза советских композиторов.

Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР (т. Храпченко) и Оргкомитет Союза советских композиторов (т. Хачатурян) вместо того, чтобы развивать в советской музыке реалистическое направление, основами которого являются признание огромной прогрессивной роли классического наследства, в особенности традиций русской музыкальной школы, использование этого наследства и его дальнейшее развитие, сочетание в музыке высокой содержательности с художественным совершенством музыкальной формы, правдивость и реалистичность музыки, ее глубокая органическая связь с народом и его музыкальным и песенным творчеством, высокое профессиональное мастерство при одновременной простоте и доступности музыкальных произведений, по сути дела поощряли формалистическое направление, чуждое советскому народу.

Оргкомитет Союза советских композиторов превратился в орудие группы композиторов-формалистов, стал основным рассадником формалистических извращений. В Оргкомитете создалась затхая атмосфера, отсутствуют творческие дискуссии. Руководители Оргкомитета и группирующиеся вокруг них музыковеды захваливают антиреалистические, модернистские произведения, не заслуживающие поддержки, а работы, отличающиеся своим реалистическим характером, стремлением продолжать и развивать классическое наследство, объявляются второстепенными, остаются незамеченными и третируются. Композиторы, кичащиеся своим «новаторством», «архиреволюционностью» в области музыки, в своей деятельности в Оргкомитете выступают как поборники самого отсталого и затхлого консерватизма, обнаруживая высокомерную нетерпимость к малейшим проявлениям критики.

ЦК ВКП(б) считает, что такая обстановка и такое отношение к задачам советской музыки, какие сложились в Комитете по делам искусств при Совете Министров СССР и в Оргкомитете Союза советских композиторов, далее не могут быть терпимы, ибо они наносят величайший вред развитию советской музыки. За последние годы культурные запросы и уровень художественных вкусов советского народа необычайно выросли. Советский народ ждет от композиторов высококачественных и идейных произведений во всех жанрах — в области оперной, симфонической музыки, в песенном творчестве, в хоровой и танцовальной музыке. В нашей стране композиторам предоставлены неограниченные творческие возможности и созданы все необходимые условия для подлинного расцвета музыкальной культуры. Советские композиторы имеют аудиторию, которой никогда не знал ни один композитор в прошлом. Было бы непростительно не использовать все эти богатейшие возможности и не направить свои творческие усилия по правильному реалистическому пути.

ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Осудить формалистическое направление в советской музыке, как антинародное и ведущее на деле к ликвидации музыки.
2. Предложить Управлению пропаганды и агитации ЦК и Комитету по делам искусств добиться исправления положения в советской му зыке, ликвидации указанных в настоящем постановлении ЦК недостатков и обеспечения развития советской музыки в реалистическом направлении.
3. Призвать советских композиторов проникнуться сознанием высоких запросов, которые предъявляет советский народ к музыкальному творчеству, и, отбросив со своего пути всё, что ослабляет нашу музыку и мешает ее развитию, обеспечить такой подъем творческой работы, который быстро двинет вперед советскую музыкальную культуру и приведет к созданию во всех областях музыкального творчества полноценных, высококачественных произведений, достойных советского
народа.
4. Одобрить организационные мероприятия соответствующих партийных и советских органов, направленные на улучшение музыкального дела.

Что такое формализм, или Как готовилось постановление 1948 года
Статья кандидата искусствоведения, доцента Московской консерватории Екатерины Власовой. Опубликовано в газете "Культура", февраль 2004г.

"Многие педагоги консерватории газет не читают, в политике не разбираются..."

Больше полувека прошло со времени опубликования Постановления ЦК ВКП(б) "Об опере "Великая дружба" В.Мурадели". 11 февраля 1948 года страна взяла в руки "Правду", где величайшим художникам ХХ столетия Д.Шостаковичу и С.Прокофьеву, а также ведущим отечественным композиторам А.Хачатуряну, В.Шебалину, Г.Попову, Н.Мясковскому были предъявлены обвинения в "формалистических извращениях, антидемократических тенденциях в музыке, чуждых советскому народу и его художественным вкусам".

Принято считать, что непосредственным поводом для появления этого губительного для всей советской музыкальной культуры документа стала неудачная премьера оперы Вано Мурадели "Великая дружба", которую к 30-летию Октября поставил Большой театр. Говорили, что на спектакле побывал Сталин. Опера ему не понравилась. Его возмущение вызвала неправильная расстановка политических акцентов либретто, из которой следовало, что грузины и осетины "находились в ту эпоху (время Гражданской войны. - Е.В.) во вражде с русским народом, что является исторически фальшивым, так как помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы". Говорили также, что и музыка оперы показалась Сталину невыразительной.

Постановление было подготовлено Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Проще говоря, Агитпропом. Однако не все знают, как этот документ готовился. Оказывается, был еще один вариант развития событий. В Управлении по пропаганде и агитации в то время работали разные люди. Курировал управление со стороны ЦК ВКП(б) А.А.Жданов. Пост начальника управления занимал М.А.Суслов, старавшийся не проявлять инициативу и державшийся в тени. Его заместителем был только что назначенный на этот пост Д.Т.Шепилов, который вспоминал о событиях тех лет так: "...мы начали готовить в отделе Агитпропа серьезный, но спокойный документ... Совершенно искренне говорю (к чему мне сейчас лукавить!): там не было даже признаков того, что потом прозвучало, - антинародность и т.п. И никаких оскорблений в чей-либо адрес! Больше того: я вообще не припоминаю там каких-нибудь фамилий".

В фондах Агитпропа под грифом "Совершенно секретно" действительно хранится вариант, утвержденный 24 января 1948 года на заседании Политбюро.
Текст этот предназначался для служебного пользования и в открытой печати публикуется впервые:

"Проект Постановления ЦК ВКП(б)
Вопросы Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР и Оргкомитета Союза советских композиторов

1.Освободить т. Храпченко М.Б. от обязанностей председателя Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР как не обеспечившего правильного руководства Комитета по делам искусств.
2. Утвердить т. Лебедева П.И. председателем Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР. Обязать т. Лебедева представить на утверждение ЦК ВКП(б) новый состав Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР.
3. Обязать т. Храпченко М.Б. в 7-дневный срок сдать, а т. Лебедева П.И. принять дела Комитета по делам искусств при участии комиссии в составе: тт. Суслова М.А. (председатель), Ворошилова К.Е., Лебедева П.И., Емельянова С.Г., Кафтанова С.В., Посконова А.А.
4. Оргкомитет Союза советских композиторов проводил в корне неправильную линию в области советской музыки. Вместо того чтобы развивать советскую музыку в духе социалистического реализма, высокой идейности и народности и совершенствовать художественное мастерство советских композиторов, Оргкомитет превратился в рассадник осужденного партией формалистического, антинародного направления в современной музыке, чем нанесен серьезный ущерб ее развитию. Оргкомитет не только не способствовал развертыванию творческих дискуссий, критики и самокритики в среде советских композиторов, а, наоборот, культивировал чуждые советской общественности нравы зажима критики и самокритики и содействовал безудержному восхвалению произведений небольшой группы композиторов в угоду приятельским отношениям. Ввиду вышеизложенного Оргкомитет Союза советских композиторов и его президиум распустить.
5. Освободить от руководящей работы в Союзе советских композиторов тт. Хачатуряна А.И., Мурадели В.И., Атовмьяна Л.Т.
6.Образовать новый Оргкомитет Союза советских композиторов в составе 11 человек. Утвердить председателем Оргкомитета Союза советских композиторов т. Асафьева Б.В. Образовать секретариат Оргкомитета Союза советских композиторов в составе тт. Хренникова Т.Н. (генерального секретаря), Коваля М.В., Захарова В.Г.
Поручить Секретариату ЦК ВКП(б) совместно с тт. Асафьевым, Хренниковым, Ковалем и Захаровым представить на рассмотрение ЦК ВКП(б) новый состав Оргкомитета Союза советских композиторов СССР.
7. Утвердить новый состав музыкальной секции Комитета по Сталинским премиям: тт. Асафьев Б.В. (председатель), Хренников Т.Н. (заместитель председателя), Гольденвейзер А.Б., Захаров В.Г., Держинская К.Т., Голованов Н.С., Ливанова Т.Н., Штогаренко А.Я., Новиков А.Г., Шапорин Ю.А., Свешников А.В.
Считать необходимым включить в состав музыкальной секции Комитета по Сталинским премиям дополнительно деятелей музыки от Белорусской ССР, Латвийской ССР, Армянской ССР, Узбекской ССР".

Документ сопровождался запиской:

"Тов. Сталину.
Направляем на Ваше рассмотрение проект постановления ЦК ВКП(б) об укреплении руководства Комитета по делам искусств и Оргкомитета Союза советских композиторов и просим его утвердить.
А.Жданов, М.Суслов
24 января 1948 г. ".

Синим карандашом Сталина (видимо, так выражалось полное одобрение) подчеркнут весь текст, после которого следовала краткая резолюция: "за" - И.Сталин. Далее проголосовали "за" Н.Вознесенский, Л.Берия, Г.Маленков, К.Ворошилов, В.Молотов, А.Микоян, Л.Каганович.

Итак, приведенный документ является образцом бюрократического стиля сталинского времени: "освободить", "утвердить", "обязать", "назначить", "рассмотреть", "поручить", "образовать"... И нигде ни слова о чеченцах и ингушах, о недостатках музыки оперы. Более того, нет ни слова о самой опере В.Мурадели.

Спустя 13 дней, 6 февраля, А.Жданов пишет:
"Тов. Сталину.
Направляю Вам переработанный проект постановления ЦК ВКП(б) об опере Мурадели".

Что произошло за эти две недели, мы точно не знаем. Но в фондах ЦК ВКП(б) хранятся документы, из которых явствует: в период с 24 января по 6 февраля 1948 года (от даты первого варианта постановления до появления второго) партийные органы занимались проверкой деятельности Комитета по делам искусств, Большого театра, филармонии, Музгиза и консерватории. В отчете о проверке Московской консерватории, составленном на имя М.Суслова и датированном 2 февраля 1948 года, консерватория была названа "питомником формалиствующих молодых композиторов и музыковедов. Воспитание молодых композиторов, отданное на откуп Шостаковичу, Шебалину, Ан.Александрову, принимало все более формалистический характер. Ряд воспитанников консерватории, уже подвизавшихся на композиторском поприще, выступил с формалистическими произведениями (И.Болдырев, М.Меерович, Р.Бунин)".

Основное внимание в отчете было уделено Шостаковичу и Шебалину, не были обойдены вниманием и ведущие советские музыканты: "Творчество значительной части студентов-композиторов несет отпечаток нездоровой атмосферы на композиторском факультете: отгороженность от жизни, замкнутость в кругу технических, формальных задач, абстрактность и схоластичность музыкального языка, крайний индивидуализм, при обостренном интересе к западноевропейской модернистической музыке и при явно выраженном пренебрежении к демократическим музыкальным средствам и жанрам (ученики Д.Шостаковича - Б.Чайковский. Г.Галынин, А.Чугаев и многие другие). Ни директор консерватории Шебалин, ни тем более педагог Шостакович даже не пытались предотвратить эти вредные увлечения вверенной им молодежи. Шебалин упорно добивался исключения политэкономии и философии из учебного плана композиторского отделения "как излишних для музыкантов", член парткома Д.Ойстрах постоянно выступает против обучения пианистов и скрипачей основам марксизма-ленинизма. Профессора Нежданова, Козолупов, Юдина говорят своим студентам: "Меньше занимайтесь марксизмом, это - прикладная дисциплина, за нее можно браться в последнюю очередь". Многие педагоги консерватории не ходят на собрания. Газет не читают, в политике не разбираются".

В эти же дни аналогичная проверка шла в Музгизе, возглавлявшемся И.Бэлзой. Музгиз критиковался за издание "не популярных в народе" "формалистических произведений Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Шебалина и их подражателей". Отмечалась проводимая по указанию Комитета по делам искусств широкая "практика "выдирок" - изъятие из обращения "формалистической симфонии" № 2 Бэлзы, сборника романсов Бэлзы на стихи А.Ахматовой, песен Александрова на тексты американских воровских песен. Было задержано издание дореволюционных романсов С.Василенко (на стихи поэтов-декадентов), сборники похоронных маршей Бэлзы, сборник пьес Баха со статьей музыковеда Юровского, восхваляющего "культуру" двора прусского короля Фридриха. Резкой критике подверглись романсы Бэлзы на стихи Блока, отдельные песни и романсы Шебалина ("Дума матери") и многие другие как за выбор неприемлемых текстов, так и "за проникнутую унылой меланхолией и пессимизмом музыку". Были в такого рода отчетах в ЦК и анекдотические с позиции сегодняшнего дня моменты: "В 1947 году приходилось неоднократно задерживать издания Музгиза и делать "выдирки" из них". Так, например, в книге Иванова "Семиструнная гитара" была изъята глава "Ленин и гитара" - книга эта имела визу Бэлзы к набору и печати; в книге Алексеева "Русские пианисты" была выдрана иллюстрация (афиша рахманиновского концерта, имевшая лозунг: "Вносите деньги на военный заем США")".

Готовил к сдаче дела и М.Храпченко. Уже 30 января, через шесть дней после обсуждения первого проекта постановления (Храпченко уложился в рекомендованный ему для сдачи дел семидневный срок!), состоялось рабочее совещание начальника Агитпропа М.Суслова, на которое М.Храпченко был приглашен уже в качестве бывшего председателя Комитета по делам искусств. А 3 февраля в секретариат Суслова поступил "Отчет т. Храпченко М.Б. о работе Комитета по делам искусств в связи с окончанием работы Комиссии по сдаче и приему дел Комитета по делам искусств и принятием постановления ЦК ВКП(б)". То есть события развивались в полном соответствии с предписанным 24 января планом.

Отчет Храпченко вызывает интерес прежде всего тем, что в нем были названы имена "композиторов-формалистов", впервые озвученные Ждановым в его выступлении на январском совещании деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б). И еще один аспект "Отчета" Храпченко важен - демонстрация "политической благонадежности". В качестве аргументов приведены следующие соображения: "Комитет отмечал ошибки и пороки в творчестве отдельных композиторов формалистического направления. Так, например, мной были опротестованы решения Комитета по Сталинским премиям о присуждении Сталинских премий Шостаковичу за 8-ю и 9-ю симфонии. В письме Комитета по делам искусств в Правительство о невозможности присуждения премии за 8-ю симфонию было сказано: "Нарочитая усложненность, отсутствие ясных мелодий делают симфонию № 8 не понятной для широких слоев слушателей".

В "Отчете" Храпченко зафиксировано изменение официальной оценки творчества Шостаковича, произошедшее в течение немногим более месяца.

Еще 13 декабря 1947 года в докладной записке Агитпропа (которую составлял аппарат Шепилова и Лебедева - тот самый "спокойный вариант" развития событий. - Е.В. ) "О недостатках в развитии советской музыки" отмечены как "большие достижения", выдвинувшие "советскую симфоническую музыку по праву на первое место в мире", такие сочинения, как Пятая, Седьмая симфонии Шостаковича, его Фортепианный квинтет.

Ровно через месяц, 13 января, начальник Всесоюзного радиокомитета М.Гринберг в докладной записке на имя Жданова выделил среди наиболее значительных произведений последних лет "Гаянэ" Хачатуряна и Седьмую симфонию Шостаковича, "которая, особенно в первой части, является редчайшей удачей не только автора, но и всей нашей культуры". Последние слова Жданов подчеркнул дважды и поставил против них на полях большой знак вопроса.

Жданов не понимал и не любил творчество Шостаковича. Даже всемирно признанной "Ленинградской симфонии" он отказывал в эстетической значимости. И разделял, по-видимому, шокировавший многих присутствующих на совещании деятелей советской музыки пассаж В.Захарова о том, что во время ленинградской блокады, "когда люди умирали на заводах, около станков, эти люди просили завести им пластинки с народными песнями, а не с Седьмой симфонией Шостаковича"...

Судя по документам, хранящимся в архиве Агитпропа, Жданов не воспринимал не только искусство Шостаковича. Он считал, что современный творческий процесс развивался не так, как было нужно. В "Отчете" Храпченко Жданову есть одно из любопытных свидетельств констатации данного факта. "В своей практической работе Комитет оказывал поддержку передовым советским композиторам - Ю.Шапорину, В.Захарову, В.Соловьеву-Седому, М.Ковалю, А.Новикову и другим". На полях данное утверждение сопровождается знаком вопроса, который красным карандашом поставил Жданов. Здесь еще характерен следующий момент: уже обозначен и назван ряд "передовых советских композиторов". Соответственно определен и другой ряд - "формалистов" и "антинародников". Фактически это был переворот, совершенный в отечественной музыке. У руководства Союзом композиторов оказались "хоровики" и "песенники".

...Представленный Ждановым Сталину 6 февраля 1948 года переработанный проект постановления ЦК ВКП(б) был еще более зубодробительным, чем окончательный, третий. Он содержал несколько выводов и обобщений, которые тем же синим карандашом (Сталина?) были вычеркнуты и в окончательный вариант не попали. Некоторые формулировки смягчены. Кое-что было дополнено.

Например, синий карандаш вписал в текст постановления сентенцию о западной культуре: "Эта музыка сильно отдает духом современной модернистической буржуазии - музыки Европы и Америки, отражающей маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик". Снят же был пункт фактически настоящего политического обвинения в том, "что имеется отрыв ряда деятелей советской музыки от жизни партии, Советского государства и советского народа".

10 февраля А.Кузнецов, в секретариате которого документ, видимо, обрел свой окончательный вид, пишет Жданову: "Возвращаю оригинал (черновой и чистовой) и 1 экземпляр копии, сделанной у нас. Нашлось несколько пропусков запятых. Я их исправил и для "Правды", и для "ТАССа". В копии помечены галочками".

В таком виде постановление 11 февраля и было опубликовано.

Но еще до публикации постановления в Агитпроп стали поступать сведения, согласно которым данное действие ЦК ВКП(б) не находило своей поддержки. Более того, изменение официальной позиции по отношению к творчеству Шостаковича и ведущих советских композиторов было столь резким, что вызвало полный разброд во многих головах, а зачастую и скрытый протест против происходящего.

Уже 3 февраля 1948 года, за 8 дней до опубликования постановления, заведующий Музыкальным отделом Литмузагентства ВОКС Г.Шнеерсон отправил на имя Шепилова сообщение, которое в те времена именовалось "Из дневника". Такого рода сообщения входили в должностные обязанности официальных лиц, работающих с интеллигенцией. Обратим внимание на дату происходящего: "31 января болгарский композитор Панчо Владигеров был в гостях у И.Г.Эренбурга (они знакомы еще со времени посещения Эренбургом Болгарии). После этой встречи Владигеров стал задавать мне вопросы, касающиеся перемен на музыкальном фронте, в частности, он спросил у меня: верно ли, что сняли весь Оргкомитет Союза композиторов и что вместо Хачатуряна теперь Хренников?

Я спросил - откуда ему это известно? Владигеров сослался на Эренбурга.
Затем он, опять-таки ссылаясь на Эренбурга, стал говорить о резкой критике, которой сейчас подвергается творчество Шостаковича. Причем, как говорит Владигеров, Эренбург решительно выступает в защиту Шостаковича против этой критики. Он считает Шостаковича гениальным композитором и не понимает, как может государство вмешиваться в творчество композитора и предписывать ему тот или иной стиль. Владигеров заявил, что он согласен с позицией Эренбурга".

Вскоре после публикации постановления в ЦК ВКП(б) стала поступать информация о реакции на это событие в кругах художественной интеллигенции.

Секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П.Попков, сигнализируя в Агитпроп о реакции на постановление, докладывал: "...задается много вопросов: почему такая формалистическая опера, как "Великая дружба", была поставлена на сцене Большого театра, к тому же в такую торжественную дату, как 30-летие Великой Октябрьской социалистической революции? Почему Шостакович, выступая за границей, имел успех? В постановлении не указано о 7-й симфонии Шостаковича, созданной им в Ленинграде. Как ее нужно рассматривать? Почему композиторы формалистического направления ранее были награждены и получили звание сталинских лауреатов? Есть ли у нас сейчас композиторы реалистического направления? Что такое конструктивизм, формализм, субъективизм?"

Сама постановка данных вопросов была достаточно провокационна. Фактически это была завуалированная форма несогласия с культурной политикой партии. Архивы Агитпропа, пожалуй, как никакие другие в те времена (кроме, естественно, НКВД), дают представление о времени, не имеющем ничего общего с картиной всеобщей солидарности с резкими извивами официального курса.

Но одно становится несомненным. 1948 год имеет два постановления о музыке. Согласно первому, январскому, осуществлялись все организационные перестановки в музыкальных учреждениях. Это был документ для внутреннего бюрократического пользования. Второе, февральское, выполняло роль идеологического жупела. Фактически второй "сумбур вместо музыки". Только более разрушительный для культуры в целом, поскольку объектом критики стало искусство целой композиторской школы, имеющей мировое признание.

Артур Лурье
Почему они это сделали?
Статья известного композитора-эмигранта появилась в газете «Новое русское слово» 14 марта 1948 года как «отклик на отклики» - выступления советских композиторов, последовавшие за печально известным постановлением об опере «Великая дружба»...».

Я много раз слышал этот вопрос и каждый раз видел искреннее удивление, как если бы существовала загадка, которую нужно непременно решить, чтобы понять, в чем дело: очень уж все это кажется глупо и бессмысленно. Зачем понадобился скандал по такому, как будто незначительному поводу, как музыка, к тому же в такой сложной политической обстановке? Никто не допускает, что нападение на музыку произошло зря, думают, что для чего-то оно понадобилось, и что, вероятно, какая-то вина лежит и на композиторах. С другой стороны, шум, поднятый здесь вокруг этой истории, по существу ничего не объяснил, и никто не сумел в ней разобраться. Все свелось к фарсу, к очередной антисоветской демонстрации, и все смеются.

Что же тут смешного: глупость ли обвинения, или последовавшее за ним не менее глупое покаяние и самоуничижение? Все это совсем не смешно. Если советские композиторы в чем-либо грешны, то перед музыкой, а никак не в том, в чем их обвиняют. Они слишком далеко зашли по пути формального опрощения и искусственной популяризации в угоду требованиям власти. Они давно в компромиссе между музыкой и приспособлением к официальному искусству, требуемому от них людьми, не умеющими даже объяснить, чего они от них хотят.
Музыкантам ничего другого не осталось, как покаяться в несуществующих грехах. Других слов оттуда быть не могло, но можно не сомневаться, что все кающиеся, вероятно, с тоской думают: неужели там, за советским рубежом, никто не может понять, что происходит, и не сумеет сказать об этом?

Думается, что музыкантам в Москве важно не столько выражение симпатии исполнением их сочинений, сколько освещение вопроса по существу. Почему же никто не делает этого здесь? Потому что трудно. Нужно внимание к тому, что происходит с современной музыкой повсюду, и понимание того, чем отличается музыка в советской России от всей остальной. Личной вины у музыкантов нет, ни там, ни здесь, а есть вина общая, во всем искусстве, во всей культуре, повсюду, в частности, с тех пор, как главным стимулом является не творчество, а национализм. Он раздут везде. Каждая страна, как бы мала она ни была, занята только собой, до другой ей дела нет. Произведения превозносятся, в большинстве случаев, не в силу их качеств, а по национальной принадлежности автора и роли его страны в политическом концерте.

В советской России люди, занимающиеся искусством, принадлежат государству. Принадлежат как предмет, как вещь. Они часть государственного инвентаря. Ценою обращения в инструмент, служащий для цели, не ими намечаемой, музыканты получают право деятельности. Те, кто не стали вещью,— не нужны и вредны. Какая еще свобода творчества? Пустые, сентиментальные слова. Во всех областях: социальных, технических или культурных творчество целиком давно принадлежит только ЦК партии, и все без исключения выполняют его директивы. Но музыка и поэзия, как будто, не вяжутся с партией, как же быть?

Вот и получается неувязка. Ее периодически пытаются исправить. Исправляют неуклюже, грубо, потому, что нет времени этим заняться, и не умеют это делать. Но даже этой связью с государством и официальной общественностью, основанной на абсолютном подчинении, в советской России дорожат. Разрыв с ней ведет к творческому параличу. За искусством всегда и везде кто-то стоял. Всегда что-то требовалось от искусства и в официальном порядке; будь то государство, церковь или меценаты, но чем культурнее были требования, тем большая свобода предоставлялась творчеству. Теперь борьба между практическим приспособлением и живым искусством — везде очень напряженная. Теперь артисты, предос