Статьи о музыке - Погружение в классику

(К этой части письма о Рихарде Штраусе, где я говорю о караяновском исполнении «Альпийской симфонии», позволю себе присовокупить упущенный мной в предыдущей части рассылки пассаж о караяновском же исполнении «Метаморфоз». То есть, эта часть моего письма о Рихарде Штраусе есть, одновременно - мой гимн великому Гербу). Несколько частей отмечаемой и Гульдом (правда, с оговорками – и тут все различие в нашем с ним восприятии музыки Штрауса, музыки вообще) циклической «Альпийской симфонии» Штрауса (оp.64, 1911-15), 22 части которой располагаются по «кругу дня»: музыка рождается из тьмы ночи, проходит полный «круг дня», в конце которого разражается буря, и, затем - через возвращение в музыке к начальным тематизмам - все вновь погружается («возвращается») во тьму ночи. Выкладываю самое начало симфонии (части 1 и 2: «Ночь» и «Восход солнца» и последние ее части (20 – «Заход солнца», 21 – «Эпилог» и 22 – «Ночь») - как раз, - ту удивительную, типично «штраусовскую», (впрочем, идущую от Брукнера) бесконечную «коду», которая нашему Гульду кажется «неоправданно затянутой». И тут симптоматична гульдовская нечувствительность к «внутреннему» музыки: «ведь в музыке - сказал бы он - давно уже ничего не происходит!» - происходит, дорогой мой Гульд, происходит - тут-то и происходит - главное! Только – снова и снова - не в звуках музыка, не в звуках! &&&&& Слушаю – специально извлеченные фрагменты - и тут (уж простите меня) самого поразительного – караяновского исполнения. Которое просто пробирает – что тут делает старик! Да, это он, Герберт Караян «убил», как о том возвестил один авторитетный «демократический» («пусть цветут все цветы» - нет, да не будет так!, хотя бы в музыке) «музыкоспасатель», только - не «классическую музыку», но (о, если бы – действительно, и, когда бы - раз и навсегда!) – всякую посредственность от музыки, которая рядом с ним сразу же обнаруживает всю свою несостоятельность, и, с очевидностью, лишается права на существование! Чтобы вы могли ощутить всю дистанцию между чудовищной силой этой караяновской записи, караяновских записей вообще, и всеми прочими (среди которых есть и выдающиеся). Слушаю тот же конец симфонии в уникальной, раритетной записи 1941 года из мюнхенского Зала Немецкого музея, где Баварской государственной капеллой дирижирует сам композитор (Штраус, по общему признанию, был одним из выдающихся дирижеров своего времени). И дело тут вовсе не в несопоставимом, конечно же, качестве записи, но – в каком-то прямо-таки нечеловеческом караяновском «слухе», который превосходит уже даже – простите мне и эту «ересь» - и слух самого композитора. Но так ведь и должно быть. На самом деле в этом нет никакой ереси. Выслушивающий музыку - своим «ухом=исполнением», своим «чтением» («герменевтика»!) - Караян «воспринимает» и «пере-дает» дальше – нам - «то, что» вы-слушал своим «ухом-письмом» Штраус – по необходимости «продолжая» (вспомните удивительные – «еретические» - слова Пастернака о его переводе «Фауста»!) «воспринятое» - только так и можно передавать это, как живое (как «бытие=со-бытие», сказал бы философ), ибо передается тут самая Жизнь, но – Жизнь, («пой-этически») преображенная, или, быть может, точнее даже: Жизнь in statu nascendi, в состоянии рождения, - второго рождения, которое есть – Преображение. И тут нужно было бы сказать уже и прямо ересь: чтобы «воспринять» передаваемое нам Караяном – им воспринятое от («через»!) Штрауса - мы и сами должны суметь, смочь сделать «то же самое»: пере-дать – ибо воспринимать то, что тут пере-дается («из рук – в руки»!) можно только, пере-давая! - и «продолжить», ибо пере-давать «то же Самое» здесь значит: продолжать, продвигать, или точнее, быть может: позволять передаваемому «продолжаться», «про-двигаться». То есть, ересь и «страшное самомнение» тут состоит в том, что, дабы «слышать Караяна», мы должны слышать «больше», чем Караян! Да, только так мы можем слышать Караяна! Можем вообще воспринимать то, что он передает. Можем вообще слышать! То есть, - только так, в конце концов, мы можем слышать самого Штрауса, самую его музыку, слышать музыку вообще, вообще - слышать! Ну, и хорошо, что в вас тут все протестует против этих моих слов – хоть иногда, значит, я говорю вам что-то не очевидное. Но это – так, друзья мои - так! Что ж, выложить бы вам для демонстрации этого (хотя тут, конечно, и нельзя ничего доказать!) еще и ту самую часть - «Бурю» - которая в других исполнениях (включая и собственное штраусовское) становится действительно чем-то внемузыкалько мотивированным, не «романтической» даже программной музыкой (от обвинений в чем открещивался Малер и к воздержанию от чего заклинал он молодого Штрауса), но – какой-то «импрессионистической» сценой (и тут я солидарен с Гульдом – слушать это невыносимо), но ведь Рихард Штраус – это же вам не … - стоп! – я же обещал не называть имен! &&&&& Для меня было, надо сказать, приятным сюрпризом получить сразу от нескольких адресатов моих рассылок просьбу выложить-таки те оркестровые версии «Метаморфоз» Рихарда Штрауса, о которых я упомянул в последней своей рассылке, то есть - в записи с Фуртвенглером и Караяном. Мне известна одна – естественно старая, от 27 октября 1947 года, и потому – моно и неважного качества, но, как всегда у великого маэстро – невероятно сильная запись с Берлинским филармоническим оркестром под управлением Фуртвенглера и, по странному совпадению, от того же 1947 года, тоже моно и тоже плохого качества, но, быть может, не уступающая по силе фуртвенглеговской, ранняя запись с его - как мы знаем, главным «соперником» в эти годы – Гербертом Караяном, а также – еще одна, гораздо более поздняя и несравненно лучшая по качеству караяновская же запись на Deutsche Grammophon 1968 года. Обе караяновские записи, прежде всего – беспрецедентны по чрезвычайно медленным темпам исполнения (если у Фуртвенглера, исполнения которого также отличались медленными темпами, сочинение длится 22 мин.:55 сек., то у Караяна в первой записи – 26 мин. 22 сек. а во второй, которую я и выкладываю – 27 мин. 38 сек.! – то есть, вообще может быть занесена в книгу рекордов. Поразительно уже то, как Караяну удается при этом достигать и удерживать невероятную энергию музыкального движения и особый – внутренний – «драйв»! Не говорю уже - про прямо-таки невероятную, часто недостигаемую даже в выдающихся камерных ансамблях (не зря я выкладывал вам камерную версию) и абсолютно недоступную другим дирижерам, работавшим даже с теми лучшими европейскими - венским или берлинским филармоническим - оркестрами, не говорю про вдохновенную, граничащую с «импрвизационностью» (когда кажется, что музыка рождается впервые вот здесь и теперь под пальцами изумленных музыкантов!) и вместе с тем – безупречную со-гласованность, воистину - «сим-фоничность» - и беспрекословную точность игры всех оркестрантов, не говорю про фантастическую, опять же – прежде всего, внутреннюю, смысловую и интонационную артикуляцию музыкальной ткани, когда буквально каждая нота находит свое, единственно возможное, место, и не говорю, быть может – про главное, про то, что определяет все остальное – про поразительное чувство и умение в каждом такте держать все - часто циклопических размеров – целое, и - целое, при этом, живое, движущееся и, больше того – непредсказуемо, с поразительной внутренней необходимостью развертывающееся (вспоминаешь тут непостижимые слова Моцарта о редких и, по его признанию - самых счастливых минутах его жизни, когда ему удавалось слушать какое-нибудь свое сочинение все целиком сразу – складывается впечатление, что Караяну это удается всегда, что без этого – в каждой точке исполняемого сочинения внутренне слышимого целого (Караян, как правило, дирижировал даже брукнеровскими и вагнеровскими партитурами напамять (!) и с закрытыми глазами, то есть – не видя оркестра!) - Караян не позволил бы себе и единого взмаха дирижерской палочкой! Все это – и в превосходной степени вы найдете и в этой караяновской записи, в этом несравненном, на все времена шедевре. Вслушайтесь в то место сочинения, о котором я говорил, кажется, в рассылке о Штраусе, или – в потрясающее место в конце записи, начиная с 20-й минуты – да, тут вершится маленькое чудо и таинство! Кажется, нет таких, самых сокровенных, тайн исполняемого сочинения, которых бы не знал Караян, и, вместе с тем – нет такой караяновской записи или живого концертного исполнения, в которых Караян не предпринимал бы – нередко в который раз заново! – предельно серьезный и, часто – рискованный поиск, но всегда – не извне навязываемый сочинению, но «идущий по слуху». Уф! Ну, как, Герб, кто-нибудь когда-нибудь писал о тебе такое?! То-то же. Растите ушки, друзья, практикуя феноменологический подход! А ведь это – только жалкие слова, разве что - только намеки, которые и не претендуют на то, чтобы дать хоть какое-то представление о чудесах, которые, почти в каждом исполнении, творил этот удивительный маг и волшебник!
Категория: музыканты - не по алфавиту \| Добавил(а): Amvrosiy (31 Октября 14)
Просмотров: 2728